Артур Смольянинов: «Я не верю, что скоро можно будет вернуться в Россию со спокойной душой»

Артур Смольянинов — известный российский актер. После начала войны Артур надеялся, что каким-то чудом все быстро закончится. Но когда понял, что война надолго, покинул Россию. В эмиграции старается начать жизнь заново. Пишет песни, стал лидером группы, выступает с концертами. С 14 по 16 июня у него тур по Черногории. Подробнее о концертах здесь. Мы поговорили о том, почему война вообще стала возможной, может ли Россия вырваться из круга катаклизмов, хочет ли Артур когда-то вернуться домой.

Расскажите о себе.

— Я сейчас себя чувствую немножко как на пробах: «Так, расскажите, кто вы, чем занимаетесь». Меня зовут Артур Смольянинов, я актёр и музыкант, умею скакать на лошади. Я из Москвы, сейчас живу в Риге. Мне аж целых 40 лет. Я думал немножко пофантазировать и что-нибудь придумать, но потом решил, что это серьезный проект и тут не до шуток.

Вы помните день 24 февраля 2022 года?

— Я его помню плохим днем, как же ещё его можно помнить? Я проснулся, открыл интернет и всё — катастрофа. Я до сих пор в той или иной степени как будто живу в этом дне. Февраль все длится.

Когда и почему вы уехали из России?

— Я уехал 27 сентября 2022 года, потому что понял, что конца и края этому не видно, что чудо не случится. Я надеялся на чудо, что вдруг каким-то образом всё это остановится и мы проснёмся. Но мобилизация стала сигналом, что это не закончится.

Почему эта война стала возможной?

— Я боюсь, что эта война стала возможной, потому что, знаете, есть такая пословица: было бы бухло, а повод найдётся. Это в человеческой природе. Война заложена в человеческой природе. Агрессия, ненависть, желание захватить, отобрать, желание властвовать, желание повелевать, желание причинять боль, садизм — всё это часть человеческой природы, вот и всё. И как-то так получается, что тот, у кого есть возможность это начать, этой возможности не избегает: «А я хочу. Да, просто потому что я так хочу». В определённом смысле это механизм саморазрушения: ты умираешь, но не хочешь этого, и поэтому начинаешь разрушать всё вокруг, чтобы оно умерло вместе с тобой. Такой мотив тоже может быть. Придумать ответ на «Почему?» можно всегда, а на самом деле это началось просто потому, что кому-то захотелось.

Война идёт больше двух лет и, кажется, уже многие в мире думают и говорят, что нужно заканчивать её на любых условиях. Вас тревожит такое настроение?

— Здесь есть два аспекта, две плоскости, два измерения: эмоциональное и рациональное. В эмоциональном измерении все, конечно, очень устали, и поэтому хочется сказать: «Хватит, просто хватит». Но рациональное измерение говорит, что если это произойдет прямо сейчас, то начнется пауза перед ещё большей войной. И это тоже все понимают. Все понимают, с кем мы имеем дело, что это за структура, что это за люди и какова логика и психология их поведения. Это вопрос с двумя ответами, и оба ответа плохие.

Расскажите, как оно — начать жизнь с нуля?

— Я не знаю. Наверное, я смогу на этот вопрос ответить только перед смертью, если долго проживу. Я же пока внутри процесса. Я стараюсь особо не рефлексировать на эту тему. У меня нет времени, мне всё время надо что-то делать. Наверное, это также сложно, как построить дом или отношения, только все разом. Это сложно, но я люблю вызовы. Это челлендж. Как ни странно, тут чем хуже, тем лучше. Желательно, конечно, чтобы не навсегда становилось хуже, но тем не менее. Когда жизнь бросает мне какой-то вызов, я его принимаю, а не отворачиваюсь. Начинать с нуля всегда сложно, но если ты понимаешь, чего ты хочешь и зачем это делаешь, то все эти сложности преодолимы. Для меня главный вопрос — это зачем. Жизнь в моем представлении — это страдания. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Жизнь сложная штука, но, как это ни парадоксально, иметь такую возможность для меня — привилегия: построить жизнь с нуля имея за плечами прожитую жизнь, не повторяя предыдущих конструкторских ошибок. Это хорошая возможность построить того самого «лучшего себя», о котором мы все мечтаем. Каждый же мечтает создать идеального себя, но по разным причинам это получается не у всех. В первую очередь потому, что не хватает внутреннего импульса. То есть помечтать об этом — хорошо, а перейти от мечтаний к делу — сложно, потому что быт, депрессия, возраст, житейские мелочи. Все это очень тормозит. А когда происходит такой большой катаклизм, он отбрасывает все ненужное и остается только важное и существенное. Остается ядро, вокруг которого можно заново что-то построить, учитывая предыдущие ошибки.

Что самое трудное в эмиграции?

— Ну, тут тоже есть несколько плоскостей. В первую очередь, бытовая, там самое трудное — это все юридическое: документы, легализация в пространстве, привычные возможности социализации. Есть плоскость интеграции в среду. Тут обязательно нужно учить язык — это мой главный совет всем релокантам и эмигрантам. С этого надо обязательно начинать в первый же день: сразу учить язык, сразу погружаться в среду, сразу общаться. Тут в Латвии есть проблема — да, в этом смысле это проблема — тут очень большое русскоязычное комьюнити и, в принципе, ты можешь на первично-бытовом уровне тут спокойно существовать, не уча язык. Но это очень сильно тебя ограничивает и помещает в определенный вакуум. Поэтому в любом пространстве надо учить язык, в Латвии ли, в Германии ли, во Франции ли, в Америке ли — где угодно. Для меня это не так сложно, но, в принципе, это одна из самых больших сложностей. В первую очередь надо найти время на это, потому что эмоциональное состояние тут в основном истеричное: от эйфории, что ты наконец выбрался на свободу, до депрессии, ведь ты потерял дом и у тебя нет будущего. И, наверное, третье — надо найти работу, какое-то дело, место, куда можно себя приложить, чтобы зарабатывать. Думаю, это три основные сложности.

Почему вы решили заняться музыкой?

— Я думаю, что это музыка решила заняться мной. Не то чтобы я в один день проснулся и решил: «О, теперь я буду заниматься музыкой». Просто музыка всегда во мне жила, а я созрел для того, чтобы все то, что было внутри, стало выходить вовне. Просто пришло время. Я начал заниматься музыкой в 6 лет и все перепробовал, на всем поиграл, но ничего не закончил до конца. Потом, в 20-м году, все эти летающие осколки из разных инструментов — саксофон, гитара, клавиши — плюс слова, которые тоже всегда во мне жили, соединились в одну сущность. А почему гитара? Во-первых, я гитарой владел чуть лучше, чем фортепиано. Все-таки перерыв в занятиях в почти 30 лет — это большой перерыв, я бы даже сказал, что фатальный. Во-вторых, гитара — это инструмент, который быстрее и проще взять и что-то на нем сочинить, сделать какой-то набросок. У меня много и фортепианных песен, потом я стал сочинять на фортепиано, но изначально гитара проще. Ну, и это ощущение, что: «Все идет по плану…»
— Как что-то из прошлого?
— Безусловно, да. Когда у тебя проблемы в настоящем, ты возвращаешься в прошлое, туда, где тебе было хорошо, и черпаешь там вдохновение, пытаешься собрать себя.

Расскажите про вашу группу. Почему она называется «cheLovek»?

— Так это же все мы. «cheLovek» — это сущность, а не конкретный человек. Человек это источник всех радостей и всех бед, да и вообще это слово такое всеобъемлющее. Первая песня, которую я сочинил, называлась «Человек». Она вышла у меня в предыдущем альбоме, тогда группа еще называлась «СМОЛА». Меня мама так воспитывала: важно быть и оставаться человеком. Что это вообще такое? Человек — это кто? Я до конца не знаю, вот и пытаюсь разобраться. Мы выпустили альбом, сняли клип, сделали большой-большой концерт в местном клубе First. Пока мы только растем и набираем популярность, нам пока еще как группе довольно сложно принять какое-то полноценное состояние. У нас в составе пять человек, то есть нам сложно куда-то полноценно выехать, потому что это определенные затраты, поэтому пока мы существуем в модульном режиме, делаем акустические и камерные аранжировки тех же самых песен и едем с ними «малым составом». Скоро я приеду в Черногорию с нашим пианистом Эвалдом Лазаревичем. 14 июня Бар, 15 июня Будва 16 июня Херцег-Нови, мы будем там играть новые песни. Но дело в том, что и старые-то не все знают, поэтому перед тем, как пойти на концерт, обязательно послушайте наш альбом «Четыре». Подбирая материал для нового альбома я придумал интерактив и решил устроить… Я это называю маленькие, но честные выборы: у людей будет белый лист бумаги и ручка, а также возможность выбрать те песни, которые им понравятся. Потом мы соберем все эти бюллетени для голосования, подсчитаем голоса, и песни, которые выиграли, обязательно войдут в следующий альбом либо через один. Мы решили устроить такой интерактив, чтобы людям было интересно. Я понимаю, что все знают, что Смольянинов — актер, все знают, что он жжет глаголом, но почти никто не знает, что Смольянинов сочиняет и поет классные песни. Мы хотим таким образом привлекать к себе людей, набирать фан-базу.

Ваша слава началась с фильма «9 рота». В одном из своих интервью вы назвали его пацифистским. Однако для достаточно большой части аудитории — это кино про то, как наши мальчики героически сражаются с ненашими. Спустя годы вы не жалеете о своем участии в этом кино?

— Это самый, б***ь, дурацкий вопрос, который только может быть. Что и почему я должен пересмотреть? У меня такое ощущение, что я должен оправдываться за свою работу. Будто бы я должен был глядеть далеко в будущее и наперед знать, что будет. Тогда вообще не надо ни в кино работать, ни из дома выходить. Надо просто сидеть дома и быть стерильным, ничем не испачканным. Я лично воспринимал это кино как антивоенное. Его главный посыл: а нахрена все это было нужно? Это словами произносится в финале. Зачем все это было нужно — никому совершенно непонятно. Мы оказались никому не нужны: ни стране, которая почти сразу после этого рухнула, ни стране, которая после этого возникла — мы стали никем. За что мы воевали, непонятно.

Вы хотели бы вернуться к актерской работе?

— Я от нее и не ухожу. Сейчас в Америке я снялся в инди-проекте «I never said goodbye», режиссер Женя Кабанчик. Я не думаю, что он выйдет в широкий прокат, но, безусловно, мы сделаем так, чтобы максимальное количество зрителей его увидело. Это фильм о жизни эмигранта из «Восточной Европы», об интеграции в американское общество и о том, как человек теряет, ищет и находит себя, как в итоге он находит себе ближайших друзей в афроамериканском гетто, то есть, по сути дела, в социальном смысле являясь абсолютно точно таким же, как и люди на задворках общества. Это интересная и вечная тема. В самом страшном месте, куда полицейские не заходят даже по двое, ты можешь найти человека, который как никто будет тебя понимать, хотя вы вообще из разных миров. Мой герой из советского города, с матерью-одиночкой. Он жил в огромном человейнике, где почти все матери были одиночками, потому что вначале рано женились, а потом рано разводились — была такая советская болячка. А другой парень из гетто, в котором ты с семи лет начинаешь продавать крэк, в котором каждый день кого-то убивают на улице. Это абсолютно неустроенная, совершенно беспризорная жизнь. И оказывается, что между людьми с разных континентов гораздо больше общего, чем между соседями из соседних квартир. Плюс сейчас я как раз завтра заканчиваю сниматься в латышском фильме под названием «ТТТ» и что-то там про легенду. Я все время забываю название. «ТТТ» — это знаменитая рижская женская баскетбольная команда, которая всё выигрывала по Европе. Большая часть этой команды потом входила в состав сборной Советского Союза. В общем, очень условно говоря, это как «Движение вверх», только по-латышски. Я там играю, естественно, куратора от московского КГБ. Было очень забавно, как я эту роль получил. До войны, три или четыре года назад, я снимался здесь в большом русско-французско-латышском проекте под названием «Еврей». Естественно, в основном группа была латышская. Все это снималось на Синевиле — это киногород, прекрасное место, я очень его люблю. Собственно, я со многими людьми познакомился именно там. Я переехал сюда после начала войны, просто иду по улице и случайно встречаю кастинг-директора из этого фильма. Он говорит: «О! Мы же ищем как раз человека на эту роль. Пойдем на пробы». На следующий день я пришел на пробы и все счастливо сложилось. Я не расстаюсь с кино. Кино — это моя жизнь, я люблю кино. I born for that, то есть это часть меня. Просто сейчас сложно строить какие-то планы, о чем-то всерьез рассуждать. Сейчас я продолжаю сниматься в кино, пусть и не в таких объемах, и, конечно же, хочу продолжать.

Вы хотели бы вернуться в Россию?

— Я сейчас об этом не думаю. Я живу здесь и сейчас и отдаю себе отчет в том, что в масштабах человеческой жизни это довольно большой катаклизм, который будет длиться еще долго. Допустим, рано или поздно война закончится и сменится власть. А кто придет после? Что будет происходить потом? Кто будут эти люди? Я исхожу из того, что уехал навсегда, что не вернусь. Я не хочу жить в плену иллюзий. Это очень сложная психологическая позиция: я живу здесь, но думаю, что вернусь. Да, безусловно, это проблема для людей, но, мне кажется, чем больше проходит времени, тем им будет проще. Кто-то будет возвращаться в силу разных обстоятельств, кто-то будет оставаться и интегрироваться, становиться частью другого общества. Это страшная беда, но я реалист и трезво смотрю на вещи, к сожалению. Я не вижу предпосылок к тому, чтобы в ближайшее время что-то изменилось настолько, что можно было бы вернуться в другой мир со спокойной душой, веря в то, что все осознанно, отрефлексировано, пережито, исправлено и больше никогда не повторится. Столько уже было рецидивов у этого государства в разных его ипостасях. Это как хроническая наркомания: лег в рехаб на полгода, вышел, вроде бы месяц нормально, два, три, а потом опять — бум! — и так по кругу. Я не вижу, за счет чего в этот раз все будет по-другому. Понимаете, для того, чтобы эта «Россия прекрасного будущего» построилась, надо, чтобы людям не мешали её строить. Но всё время к власти кто-то приходит и обязательно начинает всё ломать. И который раз уже? Если бы это было впервые, но нет. Это правда похоже на хроническую болезнь.

Чего вы боитесь?

— Чего я боюсь? Себя.

Что дает вам надежду?

— Любовь.