Андрей Карелин (Кыш): «Бомбят Украину, воруют в России, живут в Чехии»

Андрей Карелин (Кыш) стал активистом в 15 лет. После задержания на акции против пенсионной реформы имел неприятности в школе, попал на учет в МВД. Отслужил год в армии, а когда вернулся, политическое поле было зачищено, Навальный сидел в тюрьме.

Кыш продолжил акции протеста. После очередного административного ареста сотрудники центра Э поставили его перед выбором: сотрудничество или тюрьма. Он улетел в Турцию, оттуда перебрался в Чехию, где два с половиной года ждет политического убежища. За это время добился ареста недвижимости путинского ракетостроителя Обносова и устроил несколько политических акций.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Кыш, я политический и гражданский активист из Петербурга. На данный момент живу в Чехии. В оппозиционной политике я с 15 лет, с 2018 года. Я точно не помню, почему пришел в политику, но, наверное, началось все с роликов Алексея Навального. Я думаю, что он был тем человеком, который вдохновил меня заниматься политикой. На протяжении пяти лет в России я занимался активизмом, журналистикой, различными гражданскими медиапроектами, но сейчас, к сожалению, вынужден находиться в Праге.

Почему вы находитесь в Праге?

— В конце 2021 года я закончил срочную службу в армии. Я был вынужден её пройти из-за очень активного преследования полицией, с целью вручить мне повестку. Тогда, в теории, у меня была возможность избежать срочной службы, но я решил, что слишком велики риски оказаться где-нибудь вроде Новой земли, как Руслан Шаведдинов и некоторые другие товарищи по оппозиции. Я решил, что лучше пойти повестке. Как говорится, раньше сяду, раньше выйду. Лучше на мне больше не будет висеть этого так называемого долга или, в каком-то смысле, тюремного срока, и после того, как я отслужу, если мне повезет с частью и не будет твориться никакой жести, то я живой и, дай бог, здоровый вернусь из армии и продолжу заниматься тем, чем занимался до этого, но уже без риска неожиданно оказаться в армии. Я вернулся в конце 21-го года. За 20-21-й год сильно зачистили оппозиционное поле по всей России, Навального посадили, штабы признали экстремистскими, почти все сотрудники, связанные со структурами Навального, уехали, многие мои друзья и товарищи тоже были вынуждены уехать, большой и серьезной активности не происходило. Увидев, что конкретно в Петербурге никаких политических акций особо не происходит, я решил продолжить заниматься тем же, чем занимался до этого. Это были различные перформансы, акции, баннеры на каких-то конструкциях, крышах или мостах, листовки, чуть ли не еженедельные одиночные пикеты. В связи с этой активностью и после долгого отсутствия в армии я снова привлек внимание сотрудников центра «Э». Уже в начале 2022 года они предприняли попытки меня завербовать в качестве агента. Они были неоднократно отправлены куда подальше с такими просьбами, но своей настойчивости не сбавляли. Пошли задержания, штрафы и аресты за мои акции и перформансы. Тут началась война. За одну из антивоенных акций, которую я и организовывал, я был арестован на 8 суток. В последний день отсидки ко мне уже в последний раз пришли сотрудники центра «Э» и поставили ультиматум: я либо соглашаюсь с ними сотрудничать, либо уеду сидеть уже навсегда, но не в спецприемник, а в СИЗО. Я, недолго думая, снова отказался, не рассчитывая выйти на свободу, но в качестве жеста доброй воли мне дали еще одни сутки на принятие решения. Расчет был, видимо, что я выйду на свободу, вдохну воздуха, передумаю и соглашусь с нами сотрудничать. Я сказал: «Я не соглашусь, но выйти буду рад». Выйдя из спецприемника, я понял, что ситуация достаточно непростая. Понимания, что делать, у меня не было. Я связался с друзьями, с родными, мы обсудили ситуацию и приняли решение, что мне стоит уехать. Непонятно, что делать в эмиграции, как устраиваться и жить дальше, но в российской тюрьме перспектив, наверное, будет не сильно больше. Да и после «отсидки» в армии, года не свободы, лишений и ограничений во всех смыслах, снова возвращаться в изоляцию, но на худших условия, было, наверное, психологически очень тяжело. На следующий день я уже сидел в самолете в Турцию. Покинул Россию я, получается, в марте 22-го года. В Турции я был около месяца, потом мне каким-то чудом удалось получить чешскую визу и попасть в Чехию. Там я запросил убежища.

Расскажите об участиях в акциях протеста в Санкт-Петербурге.

— Первый митинг, на который я вышел, был 5 мая 2017 года. Это митинг «Он нам не царь», проходивший в день инаугурации Путина. Тогда меня задержали, но мне каким-то чудом удалось сбежать из автозака вместе с другими людьми. По документам я не был задержан. Тогда было ощущение единения с единомышленниками, с которым я раньше не виделся, общался только в интернете, читал оппозиционные СМИ, смотрел ролики Алексея Навального и его товарищей, но все это было именно в сети, а я никак в этом не участвовал, просто наблюдал. Когда я вышел и увидел тысячи людей, единомышленников, идущих огромной колонной по центру Петербурга и скандирующих лозунги против коррупции, против Путина, против всего этого беспредела, я очень вдохновился. Я увидел, что нас много, что мы живые люди, что мы на улице. В начале сентября, когда объявили о повышении пенсионного возраста, я пришел в штаб Навального и попросился волонтерить, чтобы агитировать людей на митинг против повышения пенсионного возраста. Там я познакомился с большим количеством активных единомышленников, которые тоже участвовали в подготовке митинга. В сентябре 2018 года меня в первый раз задержали сотрудники полиции на самом митинге. Мне было 15 лет. Куча различных СМИ сделали фотографию того, как мелкий я пытаюсь вырваться из автозака, а сзади меня удерживают сотрудники ОМОНа. На другом видео радио «Свободы» видно, как меня за руки, за ноги и с висящим мегафоном несут в автозак. Конечно, тогда было очень страшно. Потом у меня были очень серьезные последствия в школе из-за этого — пришли документы о том, что ученик участвовал в несанкционированных акциях, просили принять какие-то меры и повлиять на меня. Со стороны преподавателей, со стороны органов опеки оказывалось большое психологическое давление на родителей, МВД поставили меня на учет. Было очень непросто, но первое задержание в каком-то смысле закалило меня, и в дальнейшем стало проще, потому что все задержания стали менее травматичными. Я перестал испытывать страх и совершенно спокойно к этому относился. Да, это беспредел, это незаконно, но это та реальность, которая у нас есть, и без этих издержек действовать дальше будет тяжеловато.

Как вы оказались в Чехии?

— В Чехии я оказался удивительным образом. Как я уже говорил ранее, я улетел в Турцию без особого понимания, что буду делать дальше. Задача была в первую очередь оказаться в безопасности, чтобы меня не достали российские спецслужбы, которые как мне угрожали, так и, наверное, до сих пор угрожают. Находясь в Турции, я понимал, что это не очень безопасная страна, потому что это та же автократия. В каком-то смысле они даже сотрудничают с российским государством и другими автократическими государствами, например, выдают активистов, поэтому на безопасность сильно рассчитывать не стоило. Плюс ещё куча других факторов, которые говорили мне о том, что там не нужно было оставаться. Первая мысль: попасть в страны Европейского Союза и запросить у них убежища, чтобы не только оказаться в безопасной стране, но и получить гарантию безопасности от государства, в котором преобладают демократия и права человека, в отличие от Турции и других ближайших стран. Я стал писать письма с просьбой о помощи в разные посольства государств Евросоюза и ждать ответа, вдруг кто-нибудь поможет. В течение недели мне ответило всего пару посольств, большинство из ответов были: «Мы не можем помочь, извините». Консул Чехии в Стамбуле достаточно оперативно со мной связалась и сообщила, что они попытаются каким-то образом узнать, есть ли возможность мне помочь, а спустя две или три недели ожидания мне сообщили, что меня готовы принять в консульстве. Попросили взять какой-то минимальный пакет документов, вроде фотографии и паспорт. Я рассчитывал на собеседование или опрос о том, что произошло, потому что я очень коротко и общими словами описал то, чем я занимался в России, почему я был вынужден уехать, и почему мне нужна помощь и поддержка Чехии. Я рассчитывал на какие-то вопросы, но, к моему удивлению, у меня просто приняли документы, я заполнил стандартную анкету для визы и, спустя три-четыре дня, меня снова вызвали. Мне вернули паспорт с вклеенной в него визой, сообщив, что я могу въезжать и действовать дальше так, как посчитаю нужным.

Что было после получения визы?

— Получив визу, я в течение нескольких дней собрался и вылетел в Прагу. Прилетев, на паспортном контроле меня спросили о цели визита. Я думал, что мне сначала придется пойти в паспортный контроль, потом искать отделение полиции, но, когда на паспортном контроле меня спросили о цели визита, я немножечко застопорился: «Какая у меня цель визита? Мне нужно политическое убежище». Виза-то у меня была туристическая, но, наверное, было бы глупо говорить, что я турист, поэтому на очень ломаном английском я попытался сказать, что приехал в Чехию с целью запросить политическое убежище. С языками у меня, если честно, все не очень хорошо, но сотрудник, увидев мое гражданство и что я плохо говорю на английском, перешел на русский, к моему удивлению. Я слышал, что в Чехии достаточно многие люди в возрасте могут говорить на русском, но не думал, что со мной заговорят сразу в аэропорту на границе. Сотрудник перешел на русский и несколько раз переспросил, что мне нужно. Я говорю: «Политическое убежище» — «Вы ищете защиту от России?» — «Да». Он говорит: «Подождите в сторонке», и вызывает сотрудников миграционной полиции. Они подходят, вручают мне памятку беженца, в которой говорится, что будет происходить в дальнейшем, далее около получаса я ждал офицеров, которые должны были начать эту процедуру. Меня отвели в специальное помещение прямо в аэропорту, там мне выдали заявление на запрос политического убежища, откатали отпечатки пальцев и после поместили в транзитный центр — detention center. Он находится непосредственно в зоне аэропорта, то есть не на территории Чехии. Я фактически не пересекал границу. В этой зоне ты можешь сидеть, по-моему, до трех месяцев. На первом этапе твое дело рассматривают и решают, можешь ли ты хотя бы в теории рассчитывать на убежище. Было проведено первое интервью, которое заняло около шести часов, на котором я в мельчайших подробностях рассказал всю свою политическую биографию с самого начала. Была куча уточняющих вопросов, это было очень стрессово. Офицер допрашивал меня достаточно жестко, но без агрессии, все было более-менее корректно. После этого собеседования мне сообщили, что принято решение впустить меня в Чешскую республику, а в дальнейшем отправить проживать в лагерь для беженцев, чтобы ожидать дальнейшего рассмотрения дела. Мне выдали билет и памятку о том, как доехать до места размещения в лагере беженцев. Он находился очень далеко, более чем в сотне километров от Праги, но мне удалось спокойно и без каких-либо эксцессов туда добраться, заселиться и в дальнейшем ждать рассмотрения дела.

Расскажите об условиях проживания в лагере для беженцев.

— Первое впечатление было достаточно положительным, несмотря на то, что лагерь представляет из себя старые советские постройки. Это здания с более-менее приемлемым ремонтом, комнаты от двухместных до восьмиместных. Мне повезло заселиться в двухместную. Расселяют хорошо, соседей подбирают так, чтобы они по культуре, языку и другим признакам более-менее подходили друг другу, чтобы было относительно комфортно с ними жить. Меня поселили к казаху. Мне выдали какие-то принадлежности на первое время и пособие. Пособие, конечно, не очень большое, всего около 200-250 евро в месяц, и выдают его каждые две недели по частям. В целом, с учетом того, что в лагере для беженцев ты живешь бесплатно, этого впритык, но хватает на еду и предметы первой необходимости, хотя и не всегда. Например, на покупать одежду не всегда хватало денег. Но в целом существовать на это как-то можно было. В лагере есть некоторые ограничения, связанные с перемещением. В принципе, выходить на менее чем 24 часа разрешено, и ты можешь свободно перемещаться в любую точку Чехии, но если ты хочешь выехать более чем на 24 часа, то должен найти адрес друга, знакомого или отеля — чего угодно, чтобы сообщить его сотрудникам лагеря. Они должны знать, где тебя искать и куда отправлять корреспонденцию. Это достаточно трудная штука, потому что, например, если ты хочешь уехать на пару дней в Прагу, то тебе нужно искать человека, адрес которого можно указать. Ещё есть очень неприятная и непонятная штука: каждый день отсутствия в лагере вычитается из пособия. То есть если ты не находишься в лагере по каким-то причинам, живешь у друзей или знакомых, поехал посмотреть соседний город, то у тебя из пособия вычитается это время, и в конце недели ты получаешь значительно меньше, чем мог бы. Какая-то логика, наверное, в этом есть, но это очень сильно бьет по возможностям интеграции. Например, ты хочешь поездить по Чехии, изучить страну, завести новых местных друзей и знакомых, лучше интегрироваться в общество, но понимаешь, что тебя лишают этой возможности. Тебе, грубо говоря, создают такие условия, чтобы ты сидел в этой изолированной от основной части Чехии глуши и не мог ничего делать, кроме как торчать в этом лагере и ждать, пока тебе придут новости о твоем деле.

Была ли у вас возможность работать?

— Возможности работать нет с самого начала, то есть ты не имеешь права легально работать, но если в течение полугода тебе не дают решения по твоему делу, то ты можешь подать заявление с просьбой разрешить тебе работать. Обычно его спокойно удовлетворяют и выдают это разрешение, после чего у тебя есть свободный доступ на рынок труда, однако есть одна трудность: работодатели очень часто не имеют представления о том, что это за документы такие. Паспорт у тебя изымают и выдают бумаженцию, грубо говоря, в виде гармошки, которая не очень похожа на документы, а также разрешения на работу на листе А4 с печатью, хотя обычно оно не требуется, если у человека ВНЖ или ПМЖ. Если я с этими двумя бумажками прихожу к работодателю без знания чешского, с непонятными документами, очевидно, что меня будут не очень хотеть брать на работу, в связи с этим найти работу очень тяжело. Есть возможность подработать в лагере, это связанной с уборкой территории и хозяйственными работами, но там платят такие копейки, что те часы, которые ты работаешь, никак не окупаются. Некоторые люди в такой ситуации решают работать «в серую» или «в черную» на стройках или каких-то подработках, потому что выживать на пособии, не имея разрешения на работу или не имея возможности найти нормального работодателя, достаточно тяжело. Мне удалось найти работу. Рядом с лагерем был завод автозапчастей, на нем знали, что делать с документами беженце и как с ними работать. Я там проработал около года.

Ваше дело о политическом убежище рассматривают уже больше двух лет. Почему так долго?

— Если посчитать, то на данный момент я уже жду рассмотрения дела больше 25 месяцев, что значительно выше, чем максимальный установленный срок и среднее время выдачи решения в Чехии. Обычно это где-то полтора, максимум два года. Я думаю, что в первую очередь это связано с тем, что в начале рассмотрения моего дела были не очень компетентные действия со стороны миграционной полиции. В самом начале, когда я подал заявление, я сообщил какой-то объем информации и, очевидно, к нему нужны были подтверждения. Я спросил, в каком виде их лучшем пронести, мне сказали, что нужен SD-диск. Все файлы, документы, распечатки СМИ, аудио и видеозаписи, фотографии я загрузил на SD-диск, как меня и попросили, положил его в папочку и передал сотрудникам. Спустя полгода, в октябре, меня вызывают на повторное интервью и сообщают, что они открыли диск с делом, а там то ли ничего не было, то ли им по какой-то причине не удалось открыть этот диск, но они мне дают еще неделю на то, чтобы заново все это принести, и в этот раз лучше на бумаге, чтобы они наверняка смогли это проанализировать. Я, конечно, был очень удивлен. И тому, что они этот диск не смогли открыть, и тому, что для того, чтобы этот диск открыть, им понадобилось целых полгода. Я еще раз подготовил, собрал и распечатал все материалы в огромную папку со всеми подтверждениями — мне кажется, вышло около двухсот, а, может быть, и трехсот страниц. И это я оставлял только самое важное, потому что если бы я вообще все-все положил, то там, мне кажется, вышло бы более пятиста страниц. Я понимал, что это достаточно большой объем информации, которую нужно обработать и перевести, поэтому лишними подробностями старался не нагружать. Я это принес и передал им. С октября 2022 года я стал ждать, рассчитывая, что им на это понадобится ещё на полгода. В ноябре 2022 года мне пришло письмо, в котором говорилось, что в связи с трудными обстоятельствами и выяснением какой-то информации о моей стране происхождения — видимо, это общая формулировка — они продлевают рассмотрение дела еще на полгода, до апреля 2023-го. Окей, подождем. Рассчитывая на то, что в апреле 2023 года мне придет решение, я продолжал заниматься активистской деятельностью в Чехии, нашел друзей и знакомых из оппозиции в местной диаспоре, и ждал. Наступает апрель, и я понимаю, что решения, скорее всего, не будет. Я жду письма о продлении рассмотрения дела, но оно не приходит, и никакой информации нет. Я кучу раз ходил к сотрудникам миграционного центра, спрашивал, есть ли какие-то новости, есть ли понимание того, сколько это еще займет времени, но мне говорили, что они ничего не знают, ждите письма и новостей. Так прошел весь 2023 год. За этот год мне не пришло ни одной бумаги и не было совершенно ни одного процессуального действия. То есть ровно один год, от начала и до конца, они не делали ровным счетом ничего. В конце 2023 года мы с адвокатами направили жалобу из-за затягивания рассмотрения дела, ведь они нарушили все максимальные сроки рассмотрения, а сейчас бездействуют. Мы хотели провести их в рабочее состоянии, чтобы они, наконец-то, приняли мое дело к рассмотрению и что-то с этим сделали, но никакого ответа на жалобу не было получено до сих пор. Кроме жалобы адвокаты направили запрос, с просьбой ознакомиться со всеми материалами дела, хранящимися в миграционном центре. В начале 2024 года это запрос удовлетворили и нам назначили дату. Мы пришли, рассчитывая найти какие-то документы или информацию о том, что вообще происходило за это время, но увидели, что там ничего, кроме начальных базовых процессуальных документов, бывших в самом начале, и моих доказательств, которые я предоставил тогда же, больше не было. Это подтвердило то, что весь 2023 год они ничего не делали. После того, как мы с адвокатами получили эту информацию, мы начали готовить иск в суд из-за бездействия сотрудников. Пока мы этим занимались, меня вызвали на очередное, уже третье, интервью, на котором они сообщили, что до сих пор не перевели наши документы, потому что их слишком много и они не понимают, что эти документы значат. «Мы отложили в стопочку 10 страниц, на которых видны ваши фотографии, а как остальное к вам относится мы не понимаем. Сейчас мы будем спрашивать, что значит каждая бумажка, а вы будете нам максимально коротко объяснять, что она значит и как к вам относится. Мы все это запишем, а потом уже будем решать, насколько это важно и будем ли мы это переводить, потому что для того, чтобы перевести все, у нас не хватит ни денег, ни ресурсов». Я говорю: «Круто, давайте». В итоге около трех с половиной часов я объяснял им, что это протокол задержания за такое-то число и такое-то событие, а это распечатка СМИ за такое-то число по такому-то событию. Я очень негодовал, потому что у меня не было логичного объяснения того, почему они бездействовали целый год. Если бы с моей стороны нужна была какая-то помощь, если нужно было что-то перевести, то об этом можно было просто сказать. Не знаю, я бы сам это перевел, если им тяжело или нет времени. Но за все это время со мной не было установлено никакой связи. После того интервью в феврале 2024 года и до сих пор я больше не получал никаких новостей. Идет уже 26-й месяц ожидания.

Вы участвуете в организации антивоенных акций в Праге. Расскажите о самых ярких.

— Одним из, наверное, самых первых и успешных был перформанс в поддержку политзаключенного Алексея Горинова, которого приговорили к 7 годам за якобы фейки о вооруженных силах, а по фаету просто за то, что он назвал войну «войной» и выступил против нее. Спустя пару дней после приговора в Прагу из Украины привезли на выставку подбитые российские танки. Я решил воспользоваться этим мероприятием для привлечения внимания к политзаключенным в России. Это люди, которые несмотря на колоссальное давление продолжают бороться и страдают из-за своей позиции. Я нашел одежду, похожую на ту, в которой был Горинов во время приговора, в точности скопировал его плакат с надписью: «Вам еще нужна эта война?» Это было обращение к моим соотечественникам, либо поддержавшим, либо ничего не сделавшим с тем, что сейчас происходит. Я хотел, чтобы они увидели последствия этого. Да блин, наши подбитые танки привезли и катают по всей Европе, а в них погибли наши соотечественники. Давайте, может быть, все же это остановим? Вот такой был посыл. Получился очень яркий перформанс, про него написали и выложили фотографии большое количество российских СМИ. Это была, по-моему, первая акция, и она сразу же оказалась такой яркой. Осенью 2023 или 2022 года мы с друзьями сколотили гроб в натуральную величину и положили в него манекен Путина. На его день рождения мы прикатили его к российскому посольству. Акцию называли: «Долгих лет тюрьмы». То есть у нас не было посыла, что мы хотим убить Путина или его покарать. Будущее Путина — тюрьма. Свои последние дни он проведет в тюрьме и будет похоронен в гробу в тюремной робе. Получилась яркая акция, а в дальнейшем мы использовали эту инсталляцию и на других митингах, которые проводили в Праге либо другие организации, либо же мы сами. Мне кажется, практически все люди, которые следят за политической повесткой в Праге, видели и знают этот гроб. Он до сих пор живой, у нас в планах ещё есть идеи, что с ним сделать. Может, мы его сожжем. Сейчас гроб заколочен — это последнее, что мы с ним сделали. Это символизм — мы заколотили крышку гроба Путина.

Вы один из организаторов акций в Праге против Ростислава Зорикова, зятя главы российского оборонного холдинга «Тактическое ракетное вооружение» Бориса Обносова. Расскажите о ней подробнее.

— Самая яркая проведенная кампания — кампания против семьи путинского ракетостроителя Бориса Обносова. Расследователи ФБК выяснили, что у его семьи, конкретно у его дочки и зятя, здесь находятся недвижимость и активы, которые они приобрели здесь на наворованные и заработанные на военных ракетах деньги. Уже долгие годы они спокойно здесь живут, не попадая ни под какие санкции и не неся никакой ответственности за те преступления, в которых участвуют. Как только это расследование вышло, мы с коллегами сразу же поняли, что эту ситуацию нужно как можно скорее начать освещать, что надо начать призывать чешское государство и общество что-то с этим сделать, потому что была вероятность того, что с этим ничего не будут делать, если не поднять шумиху. В ближайшие выходные мы организовали акцию около одного из зданий Ростислава Зорикова — это зять Бориса Обносова — чтобы привлечь внимание чешского общества к тому, что путинские ракетостроители живут в самом центре Праги. Мы позвали туда чешские СМИ, активистов, подключились наших коллег из «Феминистского антивоенного сопротивления». Мы провели достаточно яркую акцию около посольства, на одном из плакатов было написано: «Бомбят Украину, воруют в России, живут в Чехии». В дальнейшем мы с другом, проезжая мимо этого дома, решили провести перформанс: под вечер, когда стемнеет, начать транслировать это расследование ФБК на стену здания, принадлежащего Ростиславу Зорикову. Мы прокручивали видео около часа и уже собирались уходить, как в какой-то момент подъезжает роскошный автомобиль, из которого на нас смотрело лицо из расследования ФБК — тот самый Ростислав Зориков. Мы совершенно не были к этому готовы, но я сразу начал все снимать, потому что такое не снять нельзя. Видя, что его снимают, Зориков выскакивает из машины и нападает на меня, пытаясь вырвать у меня из рук телефон. Я отскакиваю, но начинается очень долгая борьба за телефон, потому что у него мёртвая хватка, и физически он крупней, но мне удалось оставить телефон в руках. Я понимал, что телефон ни в коем случае нельзя упускать. Будет он бить или нет — неважно, но если он уничтожит телефон или удалит видео, то уже не получится ничего доказать и показать России, Чехии — всему миру, что он реально здесь живёт и пользуется этой недвижимостью, что ФБК ничего не придумали. Телефон отбить удалось, он после борьбы и какого-то урона, который он получил, он сам, к моему удивлению, отошёл и успокоился. Потом он вызвал полицию: якобы на улице какие-то неадекватные люди буянят в темное время. Полиция приехала нескоро, через 10-15 минут, но пока они ехали, у нас состоялся короткий диалог, в котором я высказал ему своё мнение о его личности, обвинил его в преступлениях, которые он со своей семьей совершает, и он, опять к моему удивлению, вместо оскорблений или молчания начал почему-то оправдываться передо мной. Он стал рассказывать, что вообще не при делах, что это всё придумали, наврали, что его оклеветали, а он честный бизнесмен, нигде ничего не воровал, ничего не знает и его бедного-несчастного оболгали, а с «этой женщиной, дочкой этого ракетостроителя», говоря о своей жене — это цитата — он давно развелся. Было удивительно такое слышать, потому что обычно люди, занимающиеся таким, когда их обвиняют не особо пытаются оправдаться. К сожалению, записать это не удалось, но есть видео самого процесса борьбы и нападения, которое потом разлетелось по всему интернету, когда Мария Певчих его опубликовала. Полиция не стала в этом всем разбираться: какие-то там иностранцы, какой-то конфликт, вечер пятницы, серьезно пострадавших нет — наверное, ничего серьёзного. Они сказали: «Мы ничего решать не будем, расходитесь. Если хотите написать заявление, придите в понедельник и напишите». Зориков сразу же сел в свою машину и уехал, а я направился в больницу и зафиксировал там некоторые ссадины. Серьёзных травм я не получил, слава богу, но ссадины были, а после я сразу же связался с командой Навального, а они оперативно выпустили новость о том, что произошло, и сразу же предоставили мне юридическую помощь. В процессе всей дальнейшей кампании они оказывали мне поддержку, за что я очень сильно им благодарен.

Что произошло в дальнейшем? Недвижимость арестовали?

— Огромное количество и зарубежных СМИ, и наших независимых медиа, и чешских СМИ написали о том, что произошло. В течение двух месяцев шло очень яркое и живое обсуждение того, что произошло. Представьте себе ситуацию: член семьи путинского ракетостроителя, производящего ракеты для обстрела Украины, ворует и зарабатывает деньги, живет в центре европейского города и нападает на антивоенного активиста из России, просящего политического убежища от России. Это совершенно абсурдная ситуация, идущая вразрез со всеми ценностями и заявлениями, которые произносят местные чиновники. Конечно, все это давление со стороны СМИ и правозащитных организаций не могло оставаться без внимания. Начались комментарии от МВД, от министра внутренних дел, от министра иностранных дел. Они говорили, что работают над тем, чтобы что-то с этим сделать, и спустя, по-моему, два месяца, в конце лета, Сенат принял решение о внесении всей семьи Бориса Обносова в санкционный список. То есть туда попал и сам Борис Обносов, и его дочка, и зять Ростислав Зориков — все они были внесены в санкционный список, а их имущество и активы были арестованы и заморожены из-за участия в войне. Это в каком-то смысле, не очень большая, но наша яркая и серьезная победа над бенефициарами путинского режима.

Чего вы боитесь больше всего?

— Я бы не сказал, что боюсь последствий, связанных с моей деятельностью, потому что в России было намного опаснее. Я думаю, самое страшное и пугающее для меня то, что я могу не успеть увидеться со своими родными и близкими.

Верите ли вы в то, что в России возможны демократические преобразования?

— Конечно, верю. Я на протяжении многих лет пытаюсь что-то сделать, чтобы мы к ним пришли. Без надежды на изменения смысла в этой деятельности не будет. Опять же, как можно добиваться каких-то перемен, не веря и не надеясь на то, что это произойдет. У меня, конечно, нет никаких иллюзий на счет того, что это произойдет в ближайшие пару или даже больше лет. Это игра в долгую. Как кто-то говорил: «Борьба с Путиным — это не спринт, это марафон». Он долгий и тяжелый, будет много трудностей и поражений. Нам еще предстоит столкнуться с большим количеством тяжелых вещей, кроме тех, что уже произошли. Но конкретно меня это не остановит, несмотря на всю тяжесть условий, в которых мы находимся. Я когда-то меньше, когда-то больше, но буду продолжать действовать столько, сколько потребуется.

О чем вы мечтаете?

— Я мечтаю если не о прекрасной, то о «Сносной России будущего», в которую я однажды смогу вернуться жить и влиять в ней на реформы и перемены, чтобы сделать так, чтобы мне, моим родным и близким и моим соотечественникам жилось лучше и свободнее.