Дневник из Мариуполя

«Мы дошли до перекрестка. Пожилой мужчина, увидев нас с детьми, сказал, чтобы мы обошли подальше остановку – там лежит труп. Со второго этажа дома, у которого мы находились, прокричала старушка. Ее окно было разбито, и она просила занести ей с улицы какой-нибудь кусок картона, чтобы закрыть дыру. Сестра побежала искать, я осталась с детьми.  Вернувшись, Таня сообщила, что старушке помогла. Однако ее соседка сказала, что это не первый картон, который ей носят люди, что она уже несколько дней не в себе».

Рутинная жизнь города, который сносила с лица земли российская армия.

Маленький фрагмент из мариупольского дневника, который прислала в редакцию «Очевидцев» свидетельница уничтожения города.

В 2014 она была за «русский мир». В 2022-м «русский мир» обрушился на нее бомбами с неба. В Мариуполе.  Она просто приехала из России к украинской родне погостить. За два дня до войны, в возможность которой она не верила. А 24 февраля на город упали первые бомбы. В отличие от многих мариупольских горожан она осталась жива. Сумела вернуться в Россию. Но жизнь ее изменилась навсегда. И взгляды на жизнь тоже.  Эти взгляды в чем-то, конечно, не совпадают по-прежнему со взглядами части аудитории «Очевидцев». Но тем ценнее это свидетельство. Оно честное.

Учитывая риски, которым в России подвергает себя автор этого дневника, мы не называем ее имени. Но все остальное в дневнике мы оставили как есть. На его основе мы записали серию подкастов, которые можно послушать на YouTube.

ВОЙНА. МАРИУПОЛЬ. 2022 год

Военная операция, в которой не пострадало мирное население

Посвящаю моим любимым, отнятым этой войной

Пролог

Около 6.30 утра. 20 марта 2022 года. Мариуполь. Морозно – погода тоже ожесточилась на людей.

Мы выходим из подвала дома №38 по Морскому (ранее Комсомольскому) бульвару. 

Мы – я, сестра, мама, два моих племянника 8 и 11 лет. На инвалидной коляске – слепая бабушка. 

Я вышла из подъезда в холод. Съежилась, оглянулась.  У подъезда стояла строительная тележка – единственная уцелевшая вещь. Одному Богу известно, как ей удалось сохраниться. За ней – машина с разбитыми стеклами, обстрелянными боками и надписью: «Дети».  Груды битого кирпича вперемешку с сучьями деревьев.  Им тоже досталось от взрывов и летевших на наши головы в течение месяца бомб. Это самое жуткое утро в моей жизни. Оно навсегда впечаталось в мою память. И иногда мне кажется, что какая-то часть моего существа до сих пор бродит там, не в силах его покинуть.

Зона отчуждения. Зона смерти. 

Сестра сказала: «Надо идти по бульвару, они не посмеют стрелять в детей и стариков». Да, надо идти. Страшно. Очень. Я поворачиваю налево и выхожу на проезжую часть, на бывшую проезжую часть. Сейчас там не проедет никто. Светит солнце. В его лучах я вижу разорванный надвое танк. Груды изувеченного и толстого металла устрашают своими размерами и уродством.  Я поднимаю голову вверх на сожженный дом, в подвале которого мы ждали рассвета. Угла у девятиэтажки, оказывается, нет, на его месте зияют дыры квартир. Мир рухнул.

Сестра толкает инвалидную коляску с бабушкой, нагруженную одеялами. Коляска не едет – под колеса постоянно попадают ветки деревьев, камни и кирпичи.  Я пытаюсь везти чемодан сестры. Болит нога. Хромаю. Осколочное ранение.  Еще ночью я не могла разогнуть больную ногу и прыгала на другой. Теперь иду, ведь иначе смерть. Впереди поперек дороги лежит неразорвавшийся снаряд, и рядом с ним ствол дерева. Надо объезжать. Асфальт в дырах, вывернут наизнанку. Линия фронта. Мы бы не пошли. Но больше идти некуда. Дом наш сгорел сегодня ночью. Надо идти, и будь, что будет.

Проходим метров двадцать. К пересечению Морского бульвара и бульвара Меотиды (ранее 50 Лет Октября). Опять поперек дороги ствол дерева. Уже не объехать. Я предлагаю свернуть на бул. Меотиды. Свернули. Я увидела группу людей, бегущих гуськом налегке в том же направлении, что и мы. Они быстро перебежали бульвар. Мы движемся медленно. Я хромаю. Сестра везет бабушку. Дети несут несколько сумок спасенных вещей. Вижу лавочку, стоящую дыбом. Выкрутило от взрыва. Мы понимаем, что нужно спешить. Открытое пространство, линия огня.

Самолет! Военный российский самолет. Не думала, что от этих слов может быть так жутко. Мы переглянулись с сестрой. Каждая прочла во взгляде: «Не успели!».  Бухнуло. Сильно. Обдало взрывной волной. Переглянулись. Не задело? Таня, сестра, кричит детям бежать быстрее вперед, к домам. Мы тоже стараемся идти быстрее. Сестра уже впереди метрах в десяти. Я поворачиваю в ее сторону голову и вижу, как на бордюре коляска наклоняется вперед, и бабушка выскальзывает из нее вниз головой.  Ковыляю, спешу. Дошла; вместе с сестрой усадили бабушку обратно. У нее на лбу ссадина и кровь. У меня мысль: хоть бы не было сотрясения мозга.

Тяну чемодан дальше. Теперь помогает мама. Дети подходят к дому № 40 по газону. Говорю им, чтобы шли по асфальту, на газоне можно не увидеть снаряд. Кричит сестра: «Светозар ранен! (младший племянник). В него попало».  «Куда?» – кричу я. – «Куда?». Ответа нет. Подхожу к ним. Сестра достает у него из-за шиворота опаленный кусок металла. Я с ужасом смотрю на шею. Ох! – выдыхаю с облегчением: Бог пожалел этого маленького, отважного человечка.  Из-за холодов он был одет очень тепло: несколько свитеров, два стеганных комбинезона. Одежда пробита насквозь, но на шее только ожог!  Господи, спасибо! Спа-си-бо, Господи! Слезы появляются на глазах, но реветь не время.

Мы вошли во двор. Военные. Другие. Белые повязки, не синие. Значит ДНР. Солдаты кричат, чтобы мы прятались в подъезд. Сейчас будет артобстрел. Подпихивают нас. Подъезд со ступеньками. Мы с сестрой уже коляску не поднимем. Силы на исходе, и высоко. Я кричу им навзрыд: «А бабушку? Бабушку!», – указываю на коляску. Военный посмотрел мне в глаза, увидел мольбу и ужас. Он переглянулся с другим солдатом. Коляску занесли в подъезд.

Глава 1

Путь

19 февраля. Сестра написала, что едет с детьми из Москвы в Мариуполь навестить бабушек. Я об этом намерении знала. У нас была договоренность, что, когда у мальчишек будут каникулы, они все вместе поедут на Украину. Я тоже планировала выезжать, но чуть позже. Я заказала на OZON небольшие подарки и ждала, когда их можно будет забрать.

Выехала я вечером 21 февраля. Это был понедельник. Прямого рейса Севастополь – Мариуполь, на котором я обычно – раз в три месяца – навещала родителей, не оказалось. Я решила ехать в Мелитополь, а оттуда уже добираться до Мариуполя. Ночью я пересекала границу Чонгар. Между российским и украинским пропускными пунктами в темное время суток автобус не курсирует, поэтому несколько километров нужно идти своим ходом. Стоит сказать, что дни и ночи в это время были теплыми. Я поехала налегке, взяв с собой только домашнюю одежду и свитер. Я ехала повидаться всего лишь на четыре дня.  Я обычно, вообще, надолго не уезжаю: дома у меня животные. Когда я перебиралась в Крым в 2014 году, я перевезла с собой кошечку сестры и крохотного котенка, которого назвала Енотом.  Со временем питомцев стало больше. 

На нейтральной зоне, когда я уже подходила к границе Украины, мне встретилось шестеро вооруженных украинских пограничников. Они практически перекрывали всю дорогу. Один из них свернул ко мне и поинтересовался: есть ли военная техника у границы с российской стороны?  Я ответила, что ее нет. Он еще раз уточнил вопрос: точно ли ее там нет или просто я не видела? Мне было это странно слышать и даже как-то смешно. По их виду было понятно, что они боятся. Потом они расспросили – сколько людей ехало в нашем автобусе, и идут ли через границу мужчины? Они хотели переговорить и с ними. Я ответила и пошла дальше.  В моей голове крутились мысли, что украинцам постоянно мерещится российская агрессия, вспомнилось, что ходили слухи в зарубежных СМИ, что Путин нападет на Украину после Олимпиады. Видела я и множество военных в Симферополе, которые рассказывали, что проходят учения в крымских полях. Вся эта информация была в моей голове. Но! Я знала, что Россия никогда ни на кого не нападает. Россия – не Америка.  Россия несет мир и защиту. В этом я была уверена.  С такими мыслями я перешла КПП Украины. У стоянки было много таксистов, а нашего автобуса не было. На горизонте над морем очень низко висела луна – яркая, громадная, завораживающая и явно что-то предвещающая…  Один из таксистов высунулся из окна автомобиля и обратился ко мне со знакомым вопросом: что там, с той стороны границы, много ли военной техники, танков, БТР? Это было уж слишком для меня, такой уверенной в российской правоте и в украинской истерии. И я фыркнула, что, конечно, уже все там, съехались! Таксист лояльно воспринял мой ответ. Он понял сарказм. Я отошла ждать приезда автобуса, который должен был продолжить наш пусть на украинской земле. В течение некоторого времени подтянулись мои попутчики – они проходили границу после меня. Автобус пришел только часа через полтора.  В Мелитополе я была в час ночи. 

Город я знаю плохо, побродив от одной заправки к другой, я выяснила, где «спрятался» их автовокзал. Я была в городе, но давно, уже не помнила расположения. С 2014 года все рейсы Крым-Украина, Украина-Крым совершают частники. Они останавливаются и высаживают пассажиров у магазинов и заправок. На автовокзалы – не заезжают. Году в 2015 я так же делала пересадку в Мелитополе. На тот момент их автовокзал был людным даже ночью. Сейчас же я обнаружила практически заброшенное здание, в котором шел ремонт, и только в одном маленьком окошке была жизнь. Там сидела кассир-женщина, которая меня проинформировала, что автобус будет только в пять утра, автовокзал не работает, а переждать  четыре часа я могу просто на улице. Эта перспектива меня не устроила. Я отправилась  пешком коротать время  на железнодорожный вокзал.

Дорога до ж/д у меня заняла чуть больше получаса. Когда я подошла к центральному входу, увидела, что в здании есть люди, а дверь закрыта изнутри…. На швабру. Было в этом что-то милое, деревенское, простое. За 8 лет российский Крым изменился. Двери на швабру там уже давно не закрывают. Теперь все вокзалы в каждом, даже малюсеньком, городке были окружены решетчатым забором. Вход строго в одних местах, выход – в других. Пункты досмотра, металлоискатели, рентген сканеры для багажа… Это не коснулось Украины. Здесь до сих пор было все открыто: и в Мелитополе, и в Мариуполе. Это сильно бросалось в глаза. Стало как-то грустно. Все эти меры предосторожности в России вынужденные, наверное, и мы с ними свыклись, позабыв, как это бывает по-другому.

Ночь на дворе, прохлада берет свое. Решила обойти здание. Тем более, что весь перрон, как на ладони. Никаких решеток! Дверь с внутренней стороны, как я и предполагала, оказалась открытой. Наверное, сотрудники вокзала решили, что кому попало не придет в голову обходить здание, и этой меры предосторожности достаточно. На дверях висел листок с надписью: «Находиться в зале ожидания вокзала имеют право только пассажиры с билетом». Я вошла, интуиция мне подсказывала, что к надписи можно не прислушиваться.  В одном зале по разным лавкам спали трое мужчин. В другом – не было никого. Вообще, никого. Ни сотрудников, ни людей. Я расположилась, достала купленную для подарка сестре книгу Садхгуру «Внутренняя инженерия» и принялась читать. 

Около четырех часов утра стало более людно, на рабочих местах появились сотрудники. В «довiдке» (справке) я узнала, что ничего прямого из Мелитополя в Мариуполь по железной дороге не ходит, но работница все равно пыталась мне помочь, просматривая в программе путь следования с пересадкой в Запорожье. Потом мы все-таки душевно попрощались, настроение было отличное, я пошла обратно на автовокзал. В Мариуполе я была в 10 утра 22 февраля.