«Если человек не готов воспринимать другую картину мира, убеждать бесполезно»

Алена Сидорова — программист из Новосибирска. Рано начала интересоваться политикой, возмущалась решениями российских властей и хотела эмигрировать. Много путешествовала, жила в Украине и до сих пор тоскует по ней и своим друзьям, которые сейчас сидят под обстрелами. Переехала в Аргентину за 10 дней до полномасштабного вторжения России в Украину, а 24 февраля вышла с плакатом к российскому посольству в Буэнос-Айресе. С тех пор Алена стала организовывать протесты и представлять российское антивоенное движение в аргентинских СМИ. 

Почему нужно выходить на антивоенные протесты в эмиграции? Как война разделяет семьи океанами и пропастью непонимания? Новый «Очевидец 24 февраля» – лицо российского протеста в Буэнос-Айресе Алена Сидорова.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Алёна, мне 35 лет. Я переехала в Аргентину за 10 дней до начала войны. У меня запланированная эмиграция, я много лет планировала уехать в Аргентину. Я путешественница, очень много путешествовала по Латинской Америке. Перед тем, как переехать, я была тут 4 раза. У меня была цель переехать в Буэнос-Айрес, потому что я очень люблю этот город и Аргентину. Я хотела переехать по учёбе. У меня была неудачная попытка эмиграции в 2016 году — мне не хватило языка. И вот я была готова переезжать в 2020 году, но начался ковид, страну закрыли на полтора года, и поэтому я приехала только тогда, когда смогла — за 10 дней до начала войны. Я учусь в киношколе, уже заканчиваю второй курс. По первому образованию я журналист, но работаю в IT — программирую на Питоне. Я работаю на фрилансе.

Когда вы стали интересоваться политикой и поняли, что с Россией что-то не так?

— Я почитывала про политику ещё в ЖЖ, была в контексте с 2010-го, 2011-го года. Я читала Навального и Варламова, когда они писали ещё в ЖЖ. Я ходила на митинги 2011 года в Питере. То есть я в контексте ещё с тех протестов. Я никогда не была активисткой, не организовывала протесты, не собирала подписи — ничего подобного. Я ходила на митинги, когда их объявляли и если была в городе. Я донатила, репостила. Я была пассивным, поддерживающим протесты человеком. Я хотела уехать ещё со студенчества, лет 10-15 назад. Меня совершенно не устраивало происходящее в России. Российская власть всегда жила как будто в параллельной реальности. То есть их решения, их высказывания, их законы явно были для параллельной вселенной. Мне абсолютно претила мысль, что эти люди мной управляют. Это люди с абсолютно дикими суждениями, я себя с ними вообще никак не ассоциирую. И меня всегда возмущало, что я не имею права голоса в своей стране, что я плачу им деньги, что они имеют надо мной власть. Закон Димы Яковлева — это просто невообразимо. Из-за каких-то политических причин росчерком пера тысячи детей-сирот лишают возможности на нормальную жизнь. Для меня это было очень впечатляющей демонстрацией абсолютной бесчеловечности этой власти. У многих была такая позиция: «Пусть они принимают свои законы, пусть они воруют свои деньги, главное, нас не трогайте, чтобы мы обустроили свою жизнь. Мы сами научимся лечить и пристраивать сирот, котят, сами будем находить деньги на лечение. Мы сами все сделаем, сами все организуем, просто не трогайте нас». Но меня это всегда возмущало. С какой стати мы платим деньги этим людям? Чтобы они портили нам жизнь?

Что связывает вас с Украиной?

— Я несколько лет жила в Украине. Мой бывший муж — украинец. Поэтому я в контексте ситуации с 2014 года, когда началась война. Для меня она началась в 2014 году, я прекрасно это понимаю. Я уехала в Украину после окончания универа в 2010 году. Чуть больше года я жила там постоянно, но не нашла работу. У меня был диплом журфака, но я не могла себя найти. И как-то так получилось, что работу я нашла в Новосибирске, в моем родном городе. Я вернулась домой, но с тех пор приезжала часто в Украину, жила там по несколько месяцев, периодами — то тут, то там. Мой муж был моряком, и пока он находился в рейсах, я жила с родителями в Новосибирске, а когда он приезжал, мы жили в Украине. По сути, мы несколько лет жили на две страны: сколько-то месяцев в Киеве, немного жили во Львове, много путешествовали. Во время Майдана мы оба были в России. Конечно же, круглые сутки мониторили новости, постоянно читали, что происходит. Наши друзья были на Майдане, многие участвовали, волонтерили там. Когда началась аннексия Крыма, мы ходили на митинги в Новосибирске против вмешательства во внутренние дела Украины — тогда митинги назывались очень обтекаемо. В Новосибирске собиралось человек 15-20 — это были очень скромные митинги. Потом мы были в Украине летом и в последующие годы жили там периодами по несколько месяцев. Я приезжала туда, общалась с друзьями, видела перемены. В последний раз я жила в Украине три месяца с октября 2021 года по январь 2022 года. Я уехала оттуда за месяц до начала войны. Я провела там три месяца и видела предвоенную Украину — это было очень тревожно, война висела в воздухе. Российские войска бряцали оружием на границе, все об этом говорили, но никто не верил, что война будет. Путин весь год бряцал оружием, пугал, шантажировал, поэтому нам всем казалось, что это не всерьёз, просто блеф. Но тем не менее напряжение и страх висели в воздухе: люди говорили о бомбоубежищах в своём районе, репостили посты про чемоданчики, которые надо держать у выхода, чтобы с ними бежать. Мне это казалось преувеличением, если честно. Я не могла вместить себе в голову, что будет война, полномасштабное вторжение. Это казалось преувеличением, но всё равно тревога была очень сильная. Плюс последний год Украина очень сильно украинизировалась. Я всегда жила в Киеве, и Киев был русскоязычным городом, я всегда спокойно общалась на русском. В последний приезд я тоже спокойно общалась на русском, никто никакого негатива не демонстрировал, но впервые я заметила, что аптеки, супермаркеты, магазины, сфера обслуживания, транспорт — все стало на украинском. Вышел закон, который обязывал людей, сферу обслуживания, общепит, медицину быть на украинском. Меня это не напрягало, я не считаю это чем-то плохим. Я считаю, что абсолютно нормально, что в банке и в аптеке общаются на государственном языке. У меня была необходимость сделать плановую операцию, мне ее сделали, и все было замечательно. Украиноязычная врач очень хорошо относилась ко мне, я всем абсолютно довольна, у меня нет никаких претензий ни к кому.

Как изменилась ваша жизнь после 24 февраля 2022 года?

— В первый день войны я нарисовала плакат и приехала на митинг к российскому посольству. Мы митинговали каждый день. Так как я говорю по-испански, а большинство мигрантов не говорит, то на меня легла коммуникация с журналистами, с местными жителями. Я давала очень много интервью местным СМИ, радио, телевидению. Я стала связующим звеном между российскими протестующими мигрантами и Аргентиной. Я стала организовывать много митингов — весь первый год я очень активно этим занималась, но потом перегорела. Я поняла, что мне это дается очень тяжело. На митинге ты заново эмоционально переживаешь все те причины, из-за которых ты пришел туда, особенно если начинается какая-то конфронтация, например, ты встречаешься с сотрудником посольства, который начинает тебя оскорблять, а ты начинаешь оскорблять его в ответ. Мне очень тяжело все это дается эмоционально. Ближе к концу года я очень сильно выгорела и поняла, что не вывожу, особенно руководство митингами. Я стала отходить от этого, и в этом году я значительно меньше хожу на митинги, и уже их не организовываю. К счастью, постоянно приезжают новые эмигранты, среди которых есть активисты с новыми силами, с новым желанием борьбы. Постепенно поколения протестующих сменяются. Всегда находятся желающие прийти на митинг или его организовать, взять на себя ответственность.

Какой смысл в протестах россиян за рубежом?

— Во-первых, мы немножечко меняем общественное мнение в Аргентине. Напоминаем аргентинцам, что война продолжается. Сейчас, конечно, война на Ближнем Востоке заслонила все, особенно здесь. Тут это гораздо значимее, чем война в Украине, потому что здесь много евреев и израильтян. В начале в мире было очень много новостей про войну, но потом она вошла в привычку, об этом стало неинтересно писать, и сейчас огромное количество аргентинцев думает, что война в Украине уже закончилась, потому что они не видят ее в новостях. Они очень удивляются, когда видят нас и спрашивают: «Неужели война не кончилась?» — «Нет, конечно, продолжается. Постоянно гибнут люди». Мы напоминаем, что идет война, что в данной ситуации Россия злодей. В Аргентине исторически сложилась такая политическая ситуация, что здесь очень сильно ненавидят США и очень любят Россию. Здесь главный злодей — США. Исторически тут была военная диктатура, которую поддерживали США, а Советский Союз, наоборот, поддерживал коммунистов, которые были оппозицией. Поэтому коммунисты здесь — это борцы за свободу и наши друзья, а проклятые капиталисты и империалисты — это зло. Многие воспринимают российско-украинскую войну в этой перспективе и считают, что раз эти злодеи-американцы поддерживают украинцев, значит украинцы — зло и нацисты, и все, что говорит RТ, правда. RТ — Russia Today — к сожалению, все еще транслируется и имеет достаточно зрителей. Очень важно разбивать эти предубеждения и очень важно выступать именно как россияне. Мы как бы высказываемся за наших друзей в России, не могущих протестовать, проговариваем их точку зрения. Мы их представители здесь. Я слышала такие реплики: «Спасибо, вы выходите за нас, молодцы. Мы рады, что кто-то за нас высказывается». И мы давим на российское посольство, на его сотрудников. Я знаю, что не все из них поддерживают войну и Путина. Многие не поддерживают это, просто у них контракт, работа, поэтому они вынуждены молчать, вынуждены нести пропаганду в фейсбук. Страницы российского посольства это просто филиал российской пропаганды. Мы демонстрируем им, что то, что делает Россия, это не ОК, что с российским государством нельзя сотрудничать. Информация о наших протестах доходит до России, потому что посольство обязано сообщать в Россию, в Министерство иностранных дел о любой активности вокруг посольства. Мы им говорим: «Нет, вам не удастся втихаря отхватить кусок Украины». Мы напоминаем всему миру, что это неправильно. Мы распространяем в интернете фотографии, информацию о том, что вот митинги против российского вторжения, что мы — россияне — протестуем, мы против. Я надеюсь, что это исправляет репутацию россиян в мире и показывает, что мы не поддерживаем это, что мы не путинисты, что мы не фашисты, что мы против, что у нас есть позиция и мы ее высказываем.

Как изменились ваши отношения с российскими друзьями после 24 февраля 22 года?

— Есть парочка не то чтобы друзей, а скорее приятелей, которые прервали все отношения с россиянами, написав: «У меня больше нет российских друзей, и либо сами удаляйтесь из друзей, либо я вас удалю. Я считаю, что хороших россиян не бывает». Парочка таких людей есть, но они не из ближнего круга. А с друзьями, конечно же, все хорошо. Они поддерживали меня в первые дни войны, когда я была в истерике. Они переживали за меня, говорили: «Проси убежища, тебе нельзя возвращаться в Россию». Они еще и заботились обо мне, хотя находились в Украине.

Как ваши родители восприняли начало полномасштабной войны?

— Моя семья поделилась на две части, как и многие. Мама разделяет мою позицию — она смотрит ютуб, получает информацию из тех же источников, что и я. А мой папа — зритель Соловьева, у него прямо противоположная точка зрения. Тяжело было еще до войны, потому что когда я приезжала к родителям, у него всегда орал телевизор, всегда орал Соловьев. Мне было тяжело это выносить, мы постоянно ругались. Единственный способ сохранить отношения с папой, это, конечно же, не говорить о политике. С мамой у меня взаимопонимание, но ей тяжело, потому что она живет в России, а среди ее поколения не очень много людей, разделяющих ее точку зрения. Она прервала отношения со многими друзьями, с которыми всю жизнь дружила. Она хотела бы уехать, но не может из-за больной бабушки. Многие люди ее поколения — 50+, не могут уехать из-за больных родителей, которым нужна помощь. У многих подобная ситуация: человек хотел бы уехать, но у него недееспособный родитель, родственник, которого он не может оставить. Может быть, в будущем я перевезу маму. Папа абсолютно доволен, его все устраивает, он никуда не поедет.

Вы пытались переубедить своего отца?

— Если человек не готов воспринимать другую картину мира, то сколько его убеждай или не убеждай — это будет бесполезно. Всё зависит от того, насколько гибкое мышление у человека. Если мышление закостенело, то просто не хочется, неинтересно, нет желания даже погружаться в это. Моя мама в 2014 году была совсем других взглядов. Когда в 2014 году началась война, она занимала вполне пророссийскую позицию, но за прошедшие годы она поменяла взгляд. Мне удалось ее постепенно перетянуть, потому что у нее еще достаточно гибкое мышление, в отличие от моего папы. Она была готова к этим изменениям, ей хотелось сохранить контакт со мной.

Вы ощущаете личную ответственность за то, что эта война стала возможной?

— Я не уверена, что мы могли бы это предотвратить. Допустим, все люди вышли бы на протесты. Что это поменяло бы? В нынешней российской ситуации связь между обществом и властью потеряна, утрачена. Власть никак не связана с обществом. Общество может сколько угодно митинговать, протестовать, но я не уверена, что это на что-то повлияет.

Что для вас самое трудное в эмиграции?

— У меня достаточно лайтовая эмиграция, потому что я по желанию приехала туда, куда хотела, и я говорю на испанском. Но даже мне бывает тяжело, когда аргентинцы не могут разделить моих чувств, когда не понимают моих эмоций. Они переживают за футбол или обсуждают вопросы феминизма, а у нас в русскоязычной сфере на 7 лет посадили Сашу Скочиленко или произошла страшная трагедия в Украине — ГЭС взорвали. Ты переживаешь страшные, тяжелые моменты, а у людей вокруг проблема — это футбол. Тут, конечно, хватает серьезных проблем, я не говорю, что это счастливая страна. Проще жить в своей языковой среде. Стресс накапливается, накапливается, и в итоге не остается сил. Эти два года у меня прошли в режиме эмоционального выживания. Я постоянно справляюсь с проблемами, решаю какие-то дела, но расслабиться и начать получать удовольствие у меня пока так и не получилось. Еще одна особенность эмиграции в Аргентину — сюда очень дорого ездить. В Европе можно слетать к друзьям, родственники могут приехать в гости в Грузию, а ко мне за два года никто ни разу не приехал. Я надеюсь, что скоро приедут. Тут ты чувствуешь себя оторванным от всех и всего.

Чего вы боитесь?

— Я боюсь, что это затянется на годы. У меня есть надежда, что, может быть, через несколько месяцев, через год это закончится. Тяжело постоянно в этом жить. И ещё я боюсь, что ничего не поменяется, что всё законсервируется. Я не планирую возвращаться в Россию, у меня нет такого желания. Я уехала абсолютно сознательно. Но у меня есть желание приезжать и навещать. Я могу больше никогда не увидеть своих очень стареньких бабушек. Я много занималась активизмом, много где светилась — на телевидении, в интервью разным оппозиционным СМИ, в том числе русскоязычным. Наверное, сейчас мне будет страшно ехать в Россию. Я не хочу возвращаться в Россию до окончания путинского режима. Да, мне страшно, что я не увижу бабушек, папу, потому что он не особо ездок за границу.

О чём вы мечтаете?

— Я мечтаю, что все кончится и я приеду в Украину, повидаю всех своих близких людей, что буду непрерывно плакать, побываю во всех любимых местах. Сейчас, наверное, я больше тоскую по Украине, чем по России.