Ирина Халип: «Чтобы победить диктатуру надо быть готовым к жертвам»
Ирина Халип — журналистка «Новой газеты Европа», собкор по Беларуси, в прошлом политзаключенная. В 2010 году Ирину и ее мужа Андрея Санникова, кандидата в президенты Беларуси, арестовали на митинге против Лукашенко и фальсификации выборов. Два года они провели в тюрьме. Можно ли считать, что Путин идет по стопам Лукашенко и использует его опыт репрессий? Почему ни в Беларуси, ни в России не получается свергнуть своих диктаторов? Что надо изменить в себе, чтобы изменить политическую реальность? Об этом говорим с Ириной. А еще о страхе за близких и утрате надежды, на место которой пришла вера.
Расскажите о себе.
— Ирина Халип, журналист «Новой газеты», бывшая политзаключенная. Много лет работала собкором по Беларуси. Сейчас я, к сожалению, в изгнании, но по-прежнему пишу о Беларуси.
Как прошел ваш день 24 февраля 2022 года?
— 24 февраля 2022 года я проснулась от того, что муж мне сказал: «Ты чего спишь, война началась». Я сначала не могла понять, что за война. Теоретически я понимала, что это Россия напала на Украину, но мне спросонья казалось, что война — это что-то нереальное, это что-то оставшееся от сна. Потом Муратов, главный редактор «Новой газеты», стал всех обзванивать и созывать на срочную планерку. Мы планировали то, как каждый должен сидеть и круглосуточно писать о том, что происходит в его регионе, в его стране. Моя задача была написать о том, что происходит и каким образом Беларусь участвует в этой самой войне. Было страшно, когда я поняла, что моя страна стала со-агрессором.
Изменилась ли ваша жизнь после начала войны?
— Конечно изменилась. Во-первых, у «Новой газеты» была отнята лицензия, она перестала быть медиа. Дмитрий Муратов до этого был не то чтобы неприкосновенным, но все-таки он лауреат Нобелевской премии мира и, мне кажется, это было чем-то вроде охранной грамоты для него до 24 февраля. После этого мы все опасаемся друг за друга, за всех коллег в России и Украине. Часть нашей редакции была вынуждена уехать из России, чтобы начала выходить «Новая газета Европа», в которой слово «война» звучала бы как «война», а не называлась бы эзоповым языком.
Говорят, что Россия сейчас идет по пути, который Беларусь уже прошла чуть раньше. Вы согласны?
— Я давно замечаю, что Россия с удовольствием использует беларуский опыт, причем самый что ни на есть негативный. Я обратила на это внимание еще в 2010 году, после акции протеста, когда в Беларуси было возбуждено уголовное дело по статье о массовых беспорядках. Эта статья раньше не применялась тут, и в России она не применялась, но вдруг в Беларуси появились десятки политзаключенных, появились показательные суды и хоба — проходит полтора года, и в России «болотное дело» проходит по той же статье о массовых беспорядках. То есть Россия постепенно идет тем же путем. Знаете, в таком случае в очень скором времени российские консульства перестанут выдавать паспорта, справки и все прочее за границей.
Ваш муж Андрей Санников был кандидатом в президенты Беларуси. В декабре 2010 года его и вас арестовали на митинге против Лукашенко и фальсификации выборов. Вы провели в тюрьме два года. Что было самое ужасное для вас там?
— Самое жуткое — это знать, что наш сын, которому на тот момент было три с половиной года, остался без нас. У него одновременно исчезли мама и папа, просто были и исчезли. Они куда-то ушли, как часто уходили до этого, но потом они возвращались, а тут не вернулись. Это было самое страшное. Бытовые трудности, вынужденное сосуществование с совершенно чужими людьми на очень маленьком пространстве — все можно пережить, но тревогу за близких пережить тяжелее.
А что помогало выжить в тюрьме?
— Характер и смех. Я очень много смеялась. В тюрьме нужно смеяться, потому что иначе можно сойти с ума. Мы хохотали по любому поводу. Конечно, поддержка, потому что я знала, что за меня борются. За всех белорусских политзаключенных идет серьезная борьба, нашего освобождения добивались многие. Я узнала, что Борис Немцов выходил в пикет к белорусскому посольству с моим портретом. Мне, к сожалению, уже некуда выходить с бориным портретом, потому что его нет в живых. Мы как-то это пережили, но тогда политзаключенных были десятки, а сейчас в Беларуси многие тысячи политзаключенных, и их сажают как и нас — целыми семьями: мужа с женой, мать с дочерью, сестер. Это стало нормой и это страшно.
В 2020 году новой беларуской оппозиции во главе со Светланой Тихановской также не удалось победить Лукашенко. Почему?
— Все очень просто. Если ты хочешь победить, а не делать селфи на красивом фоне, то, извините меня, нельзя прийти в воскресенье на митинг, а потом уйти домой, чтобы снова выйти на акцию через неделю. Нельзя уходить, все эти цветочки, лепесточки, фонарики, шарики и попытки обниматься с ментами — это тупиковый путь. Побеждать диктатуру нужно по-другому: к сожалению, нужно быть готовыми к тому, что придется стоять не просто дни — недели, может, месяцы. Нужно быть готовым к жертвам, нужно быть готовым к тому, что будет очень тяжело и хреново, нужно забыть о том, что мы представители креативного класса, высокообразованные люди и не будем метать булыжники, ведь это не наши методы. Это наши методы. Как пару лет назад мне сказал один из соратников Алексея Навального жуткую, чудовищную фразу: «К сожалению, в России 500 участников „Русского марша“ на улице сделают гораздо больше, чем 500 тысяч либералов». Это печальная правда, которая действует и в России, и в Беларуси. Кто строит баррикады, кто жжет покрышки? Футбольные фанаты, анархисты, националисты — внесистемщики. Значит, ради победы всем нужно на время стать внесистемщиками. Потом, ради бога, возвращайтесь в офис, в кабинет, на выставку — куда хотите. Это та же ошибка, что и у лидеров протеста на Болотной. Мне очень обидно, что это уже не просто наступание на грабли, а пляска на граблях: один раз, другой раз грабли бьют, а людей все сажают. Таких лютых репрессий, как в Беларуси после 2020 года и в России сейчас, еще не было в новейшей истории ни России, ни Беларусии. Я надеюсь, что эти гигантские, огромные грабли наконец чему-то научат.
Чем беларуская диктатура отличается от российской?
— Колхозностью. Я понимаю, что Путин человек невеликого ума и уж явно не шибко образованный, но Лукашенко просто обскурант. Он просто дремучий, понимаете? И это чувствуется во всем, даже в лексике. Путин иногда все-таки вспоминает умные слова. Может быть, они у него на бумажке записаны, может, он их заучивает, но с Лукашенко даже такого не происходит. Прежде чем я отвечу на вопрос о разнице, я скажу о том, что общего. Общее то, что и беларуская, и российская диктатура до недавнего времени держались не на штыках и страхе, а на равнодушии и удовлетворенности большей части общества. Если ты не лезешь в политику, то с тобой ничего не произойдет, ты будешь нормально жить, зарабатывать, ездить за границу, отдыхать, собирать на квартиру, брать ипотеку и прочее. То есть был негласный договор тоталитарного государства с обществом: вы всем довольны, а мы вас не трогаем. Это, несомненно, общее. В чем же разница? В том, что Лукашенко, в отличие от Путина, с 2006 года точно не является победителем выборов. Его не выбирают. Путин до последнего времени был все-таки легитимен. Не знаю насчет последних выборов, хотя сейчас глупо говорить о выборах, особенно после обнуления, после всего этого изнасилования конституции. Я могу сказать, что Лукашенко не был избираем, по крайней мере, с 2006 года. Все беларусы это знают и прекрасно понимают, что выборы не просто фальсифицируются, а голоса попросту не считаются — рисуется некая оговоренная цифра. За Путина все-таки голосовали, и это главная разница. Большинство беларусов воспринимали Лукашенко как карикатурного персонажа. Большая часть общества была равнодушна к собственному избирательному праву. «Ай, да ладно. Фальсифицируют выборы? Вы посмотрите на него — это же персонаж анекдота. Он же совершенно комический тип» — так его воспринимали. Путин все-таки на карикатурного персонажа не тянет. Злобный карлик — да, серая или белая моль — да, но что-то зловещее в нем все-таки было изначально.
Почему Беларусь не отправила войска в Украину?
— Во-первых, в Беларуси не так много войск. Во-вторых, в России действует принцип «бабы еще нарожают». Россия, как я понимаю, не сильно нуждается в человеческом ресурсе, в этом самом пушечном мясе. Из разных регионов поступают новости о том, что да, с одной стороны люди бегают от мобилизации, но с другой стороны контракты заключаются и личного состава более чем достаточно. А сколько в России тюрем, сколько в России зеков, которые готовы ехать? Я думаю, что Путину были не настолько важны некие беларуские солдаты и офицеры. Сам факт того, что Беларусь предоставила свою территорию для российской военной техники, что с белорусской территории летят ракеты, взлетают самолеты и прочее — этого достаточно, чтобы сделать Лукашенко соучастником, а Беларусь — со-агрессором. Этим их союзнический контракт выполнен.
Как вы считаете, в Беларуси сейчас больше тех, кто поддерживает войну в Украине или тех, кто против?
— Конечно, тех, кто против. Беларусь в большинстве своем против диктатора Лукашенко, а это значит, что она против диктатора Путина, который поддерживает диктатора Лукашенко, и против войны, против того ада, в который превратилась человеческая жизнь и в нашей стране, и в вашей стране.
Как вы считаете, почему в Беларуси и России произошла реставрация авторитаризма, тогда как другим европейским странам из бывшего соцлагеря удалось этого избежать?
— С Лукашенко сейчас все понятно — он существует на кремлевские деньги. То есть Путин — главный спонсор беларуского режима, это совершенно очевидно. Когда меня спрашивают: «Как вы думаете, сколько Лукашенко продержится?», я говорю: «Пока Путин держится, будет держаться и Лукашенко». Они упадут и расшибутся вместе, как влюбленная парочка со скалы или что-то в этом духе. Почему Путин сумел удержаться — для меня это загадка. Я никогда не жила в России, только наблюдала за тем, что происходит, и никогда не могла понять, как вообще можно было голосовать за Путина. Согласитесь, по крайней мере поначалу его же избирали вот эти образованные люди, белые воротнички, симпатичные ребята, которые работают в офисах крупных компаний, которые пишут картины, которые создают некий творческий продукт — они голосовали за него. Видимо, это загадочная русская душа, которая лично для меня — непостижима.
Лукашенко ведь пришел к власти еще в 1994 году, до Путина…
— Да, в 94-м он был избран совершенно демократическим путем. Это были его первые и последние демократические выборы. Тут все очень просто: Лукашенко победил на волне протестного голосования. Его главным оппонентом был тогдашний премьер-министр Вячеслав Кебич, представитель партийной номенклатуры, старый партаппаратчик. Люди, которые хотели перемен, хотели, чтобы Беларусь пошла в европейском направлении, чтобы все было по-другому, понимали, что проголосовать за старую партийную номенклатуру — это означать вернуть Беларусь в то самое коммунистическое прошлое, и проголосовали за молодого. Лукашенко тогда было 39 лет, господи боже мой. Он был депутатом Верховного Совета 12-го созыва, его избрали как раз в 90-м году, и в качестве депутата он выглядел забавным, смешным, но вполне устремленным в некое светлое будущее. Он создал в Верховном Совете фракцию «Коммунисты Беларуси за демократию» — да, я понимаю, что это звучит как оксюморон. В 91-м году Лукашенко сделал заявление: «Коммунисты Беларуси против путча, против захвата власти 19 августа». Наверное, это был достаточно смелый поступок. Лукашенко никогда не знал цены своим словам, он говорил то, во что начинал верить сам. Я прекрасно помню их теледебаты с Кебичем. Лукашенко говорил: «У вас заводы стоят, вы их не смогли запустить, а я приду завтра и запущу их». Кебич говорил: «Как? Это невозможно!» — «Да нет, возможно!» Допускаю, что многие подумали: «Черт возьми, а как знать? А, может быть, эта новая волна действительно сможет справиться с экономическим кризисом?» Так он и пришел, а дальше тут такое началось.
Режим Лукашенко запретил выдачу новых загранпаспортов эмигрантам. Насколько это осложнило жизнь тем, кто уехал?
— У беларусов нет загранпаспортов, только один — общегражданский, он и внутренний, и заграничный. Это очень сильно осложнило жизнь эмигрантам, потому что теперь для того, чтобы сделать не только паспорта, а любую справку, любую доверенность, нужно ехать в Минск. Если раньше в консульстве можно было заверить некую бумагу, выписать доверенность, то теперь все. Более того, доверенности, выписанные за границей, уже не принимаются белорусскими государственными структурами. Это мерзкая мелкая месть: «Вы думаете, что свалили и я вам теперь могу только соли на хвост насыпать? Вы думаете, вы теперь недосягаемы? Ну ладно, держите». Многие люди в какой-то момент оказываются вне закона. Паспорт заканчивается, и что делать? Хорошо, если Польша и Литва будут выдавать так называемый travel document, в просторечии паспорт иностранца, тем, у кого убежище либо вид на жительство. Конечно, это не паспорт, а просто документ для путешествий, но это некое спасение, однако куча народу находится не в Польше и Литве, а в других странах. Они оказываются в очень сложной ситуации. Беларусы, которые бежали после 2020 года, многие из них не обращались за политическим убежищем. А зачем? Я в безопасности, у меня есть руки, ноги, голова на плечах. Я лучше просто пойду работать, чем буду просить у государства защиту. Лучше я легализуюсь, получу временный вид на жительство и буду спокойно жить. Все эти люди теперь вынуждены обращаться за убежищем только для того, чтобы как-то легализоваться и получить некий документ. Это очень осложняет жизнь. Ещё это осложняет жизнь родственников, оставшихся в Беларуси, потому что теперь доверенности, выписанные в Черногории, в Литве, в Польше — где угодно — недействительны. А за эти годы, я вас уверяю, каждый наговорил, нарепостил, надонатил себе лет на 10. Я читаю телеграм-канал правозащитного центра «Вясна», и каждое утро начинается с того, что они пишут: «Арестовали еще несколько человек, еще двое вернулись в Беларусь, хотели заменить паспорта и их приняли прямо на границе». Репрессии не прекращаются. К сожалению, возвращаться в Беларусь смертельно опасно для любого из тех, кто сейчас находится за границей.
Чего вы боитесь?
— Я боюсь за своих маму и папу в Минске. Я очень боюсь за них, потому что на днях Лукашенко сказал: «Те, кто занимаются деструктивной деятельностью за границей, подумайте о своих родственниках». Я боюсь за свою свекровь, маму Андрея, которой 91 год, за своих друзей, которые остались в Минске, за своих коллег из «Новой газеты», оставшихся в России. А за себя я не боюсь.
Что дает вам надежду?
— У меня уже, наверное, не осталось надежды, но усилием воли я перевела ее в разряд веры. То есть я не надеюсь, а верю в то, что все будет хорошо, что я вернусь домой. Надежда на чем-то основывается, а вера слепа. Я слепо верю в то, что вернусь домой.
