Ксения Елисеева: «Я уже не увижу своих стариков»

Ксения Елисеева — активистка и дизайнер из Ростова-на-Дону. У неё два высших образования — медицинское и психологическое. В активизм пришла через студенческое движение и профсоюзную работу, позже присоединилась к команде Навального. После его ареста и появления военной техники у границы с Украиной Ксения решила уехать. За несколько лет эмиграции прошла путь через Польшу, Черногорию, Армению, и в итоге запросила убежище в Болгарии.

В Софии Ксения стала одним из видимых лиц антивоенных протестов, помогает организовывать культурные и образовательные события в поддержку Украины. Она рассказывает об утрате дедушки, которого она не успела увидеть перед его смертью, о чувстве вины, усталости и надежде на то, что перемены возможны. История сопротивления — от Ростова до софийских площадей: Ксения Елисеева в «Очевидцах».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Ксения, мне 28 лет. У меня два высших образования: первое — медицинское, второе — психологическое. Быть медиком — у меня была мечта с детства. Я прямо целенаправленно к ней шла. Я отучилась, мне очень нравилось учиться. Но когда я начала работать, я поняла, что это не моё, что это не приносит мне удовольствия. Занималась очень много чем. Кидало по разным сферам: отчасти вынужденно, отчасти просто из любви к различной деятельности. Сейчас я занимаюсь фрилансом. По фрилансу у меня идёт это по большей части дизайн, логотипы, какой-то SMM в таком формате. И также сейчас я здесь начала заниматься ивентами с одной компанией. И мы, получается, например, привозим украинских артистов либо артистов, кто против войны. Допустим, недавно мы привозили Луну, она активно выступает против войны. Привозили солиста Mad Heads украинского. Ну и в целом здесь тоже организованные мероприятия, пока что именно русскоязычные. Я вообще из России, из города Ростов-на-Дону. И сейчас нахожусь уже почти три года в Болгарии, в городе София.

Что для вас значит Ростов-на-Дону? Как этот город на вас повлиял и какие воспоминания с ним связаны?

— Я очень люблю свой город. Отличный, очень красивый. То есть у нас очень много дореволюционной архитектуры сохранилось. Очень зелёный город. На самом деле София во многом напоминает, потому что тоже немного австрийской архитектуры, тоже зелёный. Сам город похож. Единственное, что в Ростове нет метро. Здесь есть. В этом плане, да, конечно. В целом город очень хороший, очень хорошие люди. То есть он мультинациональный. Ну, в целом он на стыке очень многих регионов. Ну и в том числе граничит с Украиной. И очень хороший город, хорошие люди. То есть я очень люблю свой город, родной. Мне кажется, Ростов — это идеальное сочетание различных форматов культуры. То есть это в том числе от Москвы. У нас амбициозность, довольно высокий темп жизни. От Питера у нас схожесть, что у нас тоже большое культурное наследие. У нас люди открытые, и, мне кажется, по сравнению с другими регионами, более толерантные. То есть у нас и к ЛГБТ лучшее отношение в городе, и, ну, то есть в целом общий уровень толерантности выше. В целом мало кто может поверить из Ростова официальной пропаганде по поводу того, что вот там враги, здесь не враги, потому что у каждого так или иначе есть какие-то друзья, родственники в Украине. То есть настолько близко. Даже у нас считается, что диалект в нашем городе очень схож, именно ближе к украинскому. Никогда не было такого жёсткого разделения, как сейчас пытаются навязать. Для нас это всегда были кто-то близкий. Это другая страна, но это те, кто в Советском Союзе были одним государством, и поэтому никакого негатива. Вот в нашем городе к Украине, к украинцам вообще никогда не было. То есть всегда у нас и по работе были люди, с кем мы работали в этом. Ну то есть спокойно мы работали с украинцами, то есть и по бизнесу, и просто, то есть и в институте тоже ребята учились, никогда не было никаких вообще проблем. То есть даже это не поднималось. То есть там: «О, с Украины круто, я там был когда-то в Одессе, в Донецке, в Крыму». То есть в таком формате это всё подавалось.

Как формировались ваши политические взгляды? Были ли события или люди, которые сыграли особую роль?

— На самом деле политические взгляды начали формироваться именно с довольно локальных моментов. То есть я училась в университете, сначала я присоединилась к Студправкому, и очень быстро я перешла на, в целом, я вступила в профсоюз медицинских работников, и мы именно занимались довольно локальной защитой прав медиков, выступали за повышение зарплат. Потому что всем известно, какие зарплаты в России у медиков, у персонала, о том, как смены строятся у фельдшеров. В целом у нас была такая социальная деятельность на это направлена. Постепенно мой круг интересов стал расширяться по политике. Я ещё была в городском молодёжном штабе, где тоже всё начиналось именно с уровня студенческого. То есть что для молодёжи. Мы можем сделать лучше в нашем городе, как мы можем это улучшить? Именно, и в том числе, как муниципалитет может помочь в этом, в таком формате. И также я в институте была в дискуссионном клубе, и мне кажется, это тоже очень повлияло, потому что такое очень помогает выстроить критическое мышление. И в целом, то есть мы брали даже буквально: «Вот у вас есть закон за аборты, против абортов, либо за защиту прав верующих, за защиту прав неверующих». И ты не знал, какое тебе выпадет по жребию, и это позволяло научиться смотреть на одни и те же ситуации с разных сторон. И мне кажется, это тоже очень повлияло на моё видение, потому что, ну, просто на критическое мышление, и это всё тоже меня больше и больше погружало в политику. Также параллельно на YouTube, естественно, интересовалась политическими аналитиками. С Алексеем Навальным я познакомилась благодаря его YouTube-проекту. И так начала постепенно погружаться не только в то, что происходит конкретно в моём городе, на муниципальном уровне, а больше, что происходит в стране вокруг. И уже там, то есть 2018–2019 год — это были митинги за допуск независимых кандидатов к выборам. Потом это были митинги, организованные командой Навального, потом за Навального, когда его посадили. Ну и уже здесь, в Болгарии, я участвую в организации «За Свободную Россию» («For FREE Russia»). Делаем то, что можем.

Какие проблемы вам приходилось решать в ходе профсоюзной деятельности? С чем сталкивались чаще всего?

— Ну, основные проблемы, с которыми мы сталкивались, в том, что на первых этапах наши запросы рассматривались, а дальше где-то под бюрократией, под бумагами про них забывали. И то есть мы там уже снова делаем запрос по нашей какой-нибудь инициативе, нам говорят: «Ну, просто в процессе». В процессе, и в процессе это могло быть там полгода, год, и потом, ну, просто они терялись. И то есть мы организовывали от медиков там небольшие митинги тоже, чтобы привлечь внимание города к тем запросам, которые мы делали, чтобы как-то хотя бы получить ответ на наши заявки, на наши вопросы, на наши призывы к тому, что. Ну вот там, в соседнем городе, допустим, уже решена эта была проблема на законодательном уровне. У нас в городе ещё нету по зарплатам и по сменам. Допустим, там, в других городах по фельдшерам не имели права ставить определённое количество смен подряд, потому что они там работают по 12 часов официально, неофициально это было 14–16 часов. То есть буквально было то, что в приёмке где-то они успеют поспать буквально час, и они снова выходят на смену. И это всё, конечно же, один день ты работаешь на всю силу, второй день ты от недосыпа, ты не можешь даже оказывать ту помощь, то, как может человек, который выспавшийся. Оставляли смены просто подряд. И говорили: «Не нравится, мы другого человека найдём на твою должность». И чтобы не было такого произвола именно в больницах, необходимо было, чтобы это было прописано и не нарушалось. И чтобы следилось за тем, чтобы это не нарушалось в больницах.

Когда и почему вы приняли решение уехать из России?

— Я поняла, что с моим подходом я не могу оставаться в России. То есть, например, когда посадили Навального — это вот был тот момент, когда я поняла, что ну всё, оставаться в данный момент, ну что становится только хуже. Каждый год становится хуже и хуже, что на митингах людей задерживают, что там и приходят и в университеты, и на работу, и прочее. И в какой-то момент я поняла, что с моими взглядами, с моим подходом к жизни мне уже будет небезопасно оставаться. И я как раз-таки после того, как посадили Навального, стала искать варианты, ну как можно уехать. И я понимала, ну, то есть я не могла это сделать сразу, потому что у меня была хорошая должность. На тот момент я в компании работала коммерческим директором, я понимала, что у меня есть ответственность, я не могу просто оставить их на произвол судьбы. Я должна подготовить человека на своё место, я должна найти вариант, как я могу уехать, то есть перейти уже полностью на фриланс, найти варианты какие-то страны, которые в целом могут так принять людей, и начала, собственно, над этим работать. И потом уже, когда в районе сентября, наверное, начали, появилась информация, там кто-то фотографии скидывал и так далее, что начали подтягивать. Потихоньку технику военных к границам. Но поскольку у нас город на границе с Украиной, у нас это всё видно. То есть у нас, что в 2014 году это всё было, у нас, по сути, в области. Что тут. Я поняла, что надо прямо очень срочно уезжать. Я уехала до войны, я до начала войны, то есть когда были только первые её признаки, её возможности. Конечно, я надеялась, что ничего не будет, и что я слишком, ну так сказать, слишком мнительная, слишком боюсь всего. Но в любом случае изначальная причина, что я видела, что свобода ограничивается с каждым годом всё больше и больше, её уже было достаточно. А это просто послужило скорее дополнительным стимулом уехать.

Как начало полномасштабной войны изменило вашу жизнь?

— Первое время это была очень большая тревожность. То есть это вот как раз-таки в то время я узнала о думскроллинге, когда каждый день ты читаешь новости о том, сколько людей погибло, что произошло, куда ракеты упали. Действительно, это было очень тревожное, очень стрессовое состояние. Какое-то время я была прямо потеряна. Ну, у всех, опять-таки, в моём регионе, у всех есть родственники в Украине. То есть даже хотя бы начиная от этого, ты не можешь себе представить, что страна, та, в которой ты вырос, которую ты любил, решила просто взять и начать убивать людей в соседней. Ну, как бы XXI век. То есть всю жизнь меня учили, что XXI век — это время информационных войн. То есть без смертей, без всего остального. А тут начинается, ну, как цивилизованная, как я тогда думала, страна, начинает просто убивать людей в соседней стране. Вот точно такие же города, точно такие же люди, как все вокруг. Как твои соседи. Абсолютно бессмысленная война, без каких-либо реально на то причин. Просто убийство людей каждый день. Я не могу представить, почему в целом кому-то может прийти в голову, что это то, что стоит делать в XXI веке. Я считаю, что самая главная ценность — это человеческая жизнь. А каждый день отбирается такое количество, что это никак рационально даже воспринять тяжело.

Как вы оказались в Болгарии?

— Изначально я получила фриланс-визу в Польшу до войны и уехала туда. Когда началась война, приехало очень много беженцев из Украины, потому что Польша самая близкая страна им была на тот момент. И в том числе у меня в то время закончилась моя фриланс-виза, новую мне не продлили по причине того, что я из России. И в целом у них были другие задачи на тот момент. То есть я это прекрасно понимала, и я, собственно, уехала и стала искать другие варианты, как где можно обосноваться, как остаться. То есть я там какое-то время в Черногории успела пожить, в Армении, в Болгарии. Первый раз я вообще приехала, пытаясь опять получить польскую фриланс-визу, потому что я понимала, что возвращаться стало ещё опаснее, чем когда я уезжала. И с каждым днём это становилось хуже, с каждым месяцем становилось хуже. И потом уже, когда все варианты такие именно получения рабочей либо какой-либо легальный вариант получения визы не сработал. Я вернулась в Болгарию, потому что здесь у меня туристическая виза ещё немного оставалась. Я думала, хотя бы попробую тут найти работу, чтобы как-то задержаться. И когда я уже приехала сюда, я познакомилась с людьми, кто тоже из России, кто тоже против войны, кто уехал. И так я узнала про то, что в целом можно попытаться попробовать. Податься здесь на получение статуса беженского, что здесь нет такого потока беженцев с Украины, как, например, в Польше. И что здесь действительно могут рассмотреть, и это как шанс остаться и шанс не быть отправленной назад. И, собственно, так я начала всю эту процедуру. Я слежу, естественно, за новостями, что творится и у меня. В городе, и в целом по стране. Допустим, даже у меня в городе один из активистов просто менял ценники в магазинах, там с призывами «Нет войне». И за это его задержали, и он пробыл в полицейском участке несколько дней, и потом объявили, что человек умер. Как бы никто не говорит почему, то есть реальную причину не называют. Говорят, что ну просто вот так случилось. Без суда и следствия. Просто человек внезапно умирает. То есть, ну, я не верю в такие совпадения. И что по остальной стране тоже подобные прецеденты были. Ну и, собственно, то, что мы видим, что случилось с Навальным. Я не готова рисковать. Да, были истории ребят, которые один раз аккуратно съездили, вроде всё хорошо, там родственников повидать второй раз, а на третий раз их задерживали. То есть тоже такой формат есть. То есть я, конечно, очень скучаю по моей семье, потому что у меня, ну, все там остались. То есть у меня в Болгарии, в Европе никого нету, поэтому. И понятно, что там просто, когда я думаю, что там хотелось бы их увидеть либо ещё что-то, но риски того не стоят. Я очень по ним скучаю, и не знаю, когда увижу снова, потому что, ну, буквально за то время, что я здесь, например, у меня дедушка умер, я его, собственно, не видела. Всё это время, и это тяжело. Это тяжело понимать, что, скорее всего, большинство своих, особенно старшее поколение, не факт, что я уже увижу ещё раз. То есть это тяжело. Но в целом у меня семья всё понимает, то есть в этом плане они нормально относятся. И, ну, то есть у меня семья довольно понимающая, и отчасти поэтому труднее их не видеть.

Какая атмосфера сейчас в Ростове-на-Дону?

— Сейчас особенно стало больше прилетать дронов, то есть уже даже буквально в городе тоже, ну, как бы война ощущается как война. Естественно, не в тех масштабах, как это на Украине, но тоже как бы прилёты снарядов и всё прочее. Но люди уже за эти три года настолько уставшие, настолько от этой войны, они настолько это так воспринимают, и в том числе они предпочитают где-то закрыть глаза. Ну то есть вплоть до того, что у меня были знакомые, с кем я общалась, и я спрашивала, почему они остаются. Не говорили: «Ну, мы не можем уехать, пока у нас здесь родственники, мы не можем их оставить, там бабушки, дедушки, родители». «Но вот если к нам начнёт прилетать, тогда мы уедем». И когда к ним начало прилетать, я их спрашиваю: «Ну, вы хотя бы, может, там семью попробуете вывезти?» Они такие: «Да, ну, к нам же не прилетело. Ну, нормально, ну, можно пережить». То есть люди привыкают к плохому. Они привыкают к этому стрессу и всему остальному, и уже боятся что-то менять, боятся куда-то идти. «А вдруг там будет хуже?» Это, конечно, наблюдать грустно. Я прекрасно понимаю, что я смотрю на это иначе, потому что у меня есть возможность смотреть на это со стороны, не находясь под этим давлением постоянно — информационным, пропагандой, общественным давлением, полицией и всего прочего. То есть, ну, у меня всё ещё есть, я просто на улице вижу полицейского, у меня, ну, я стараюсь, я себе говорю: «Веди себя естественно, я ничего не сделала». Но вот эта скованность и страх, что надо при полиции как-то вести себя, ну, то есть это всё ещё у меня остаётся, несмотря на то, что сейчас я говорю намного открытее. Обо всём, чем когда я была в России. То есть я прекрасно помню, что какие-то вещи. Я периодически боялась как-то сказать прямо и старалась упаковать это в какую-то более такую мягкую обёртку, так сказать. И я понимаю, что у меня есть вот эта возможность смотреть на вещи чуть более чистым взглядом. Я надеюсь, именно потому, что я нахожусь здесь. Поэтому я не могу осуждать тех, кто остался, не могу осуждать тех, кто боится даже сейчас что-то поменять. Тем более, когда в Ростове они тоже видят и читают эти новости, и про задержания. Ну и в целом есть ощущение, что за счёт того, что у нас приграничный регион, что у нас намного ярче и быстрее реагируют на любое протестное, любое оппозиционное мнение, чем в других регионах.

Как вы пришли к организации мероприятий в поддержку Украины?

— Я начала дружить с девочкой с Украины здесь. Собственно, она меня познакомила с девушкой, которая организовывает это всё, тоже с Украины. И в целом, то есть я узнала про ивенты, про то, что проводятся подобные. То есть, ну, по большей части. Тогда это было ещё на украинскую аудиторию. Сейчас это в целом на русскоговорящую, и мне стало интересно участвовать. Я изначально стала выступать там волонтёром, просто что-то где-то помочь, просто, чтобы быть частью подобного. Например, в том числе мы организовывали на Пасху при содействии Красного Креста. Это был детский праздник для украинских детей, где мы там конкурсы придумывали. В целом, ну то есть вот что-то такое тоже помочь ребятам как-то. Устроить праздник. То есть вот такие вещи. Либо вот привозим артистов с антивоенной позицией. Ну то есть это те, кто в России уже, естественно, не живут, либо это украинские исполнители, либо в целом тут организовываем мероприятия. Допустим, если с Украины кто-то тут хочет, пытается там обосноваться, открыть бизнес. То есть мы там организуем мероприятие, где юрист тоже там с Украины, кто уже здесь давно живёт и знает все. Болгарские законы, проводит консультации, рассказывает, как это можно сделать. Много плюсов, то есть в целом, что это интересно и какая-то именно моральная приятная часть, что мы помогаем людям. Участвуя во всём этом, я стараюсь не особо афишировать, откуда я, потому что не хочется, чтобы какие-то там неловкости возникали и так далее. Естественно, если прямо спрашивают, я говорю. То есть я этого не скрываю, но просто я это стараюсь не очень афишировать. Есть момент того, что чувствуется вина. Всё равно не считаю, что стоит обобщать и говорить условно, что все русские плохие, все русские хорошие. Я всегда считаю, что это более индивидуально. То есть это не сказать, что это коллективная вина, но она у меня есть. То есть всё-таки есть этот компонент. И поэтому, да, отчасти хочется, в том числе из-за, наверное, подобного чувства вины как-то больше помогать.

В чём плюсы и минусы Болгарии для русскоязычных эмигрантов?

— Плюс Болгарии в том, что в целом менталитет довольно схож. Плюс, что, собственно, всё написано на кириллице, поскольку, собственно, наш алфавит мы получили от болгар. То есть в этом плане, конечно же, это большой плюс. В целом то, что многие люди говорят. То есть старшее поколение может говорить на русском, младшее поколение хорошо говорит на английском. То есть очень легко найти общий язык, договориться, ассимилироваться. И в целом люди, мне кажется, здесь очень хорошие. Но из минусов то, что здесь довольно сильна русская пропаганда. Здесь много именно русофилов и много болгар, которые прямо поддерживают. Россию, поддерживают действия Путина, поддерживают войну. И вот это, конечно, сложнее всего. Либо тут есть в том числе болгары, которые хорошо относятся к тому, что ты из России, ты думаешь, что, наверное, адекватный человек, а потом он говорит то, что из России, хорошо. «Хорошо, что вы не украинцы». И я, когда это слышу, я просто в шоке, конечно. У меня тоже какие-то знакомые по другим странам Европы уехали, и там они говорят, что скорее у них проблема, что местным безразлично, то есть у них нейтральное мнение. Они говорят: «Ну, Украина где-то там. У нас тут свои проблемы». А здесь проблема в том, что им не безразлично, но они именно поддержаны путинской пропагандой. Тоже есть здесь у людей представление, что в России все, ну и все русские поддерживают то, что делает Путин, что далеко вообще не так. И мы именно здесь — одна из задач показать, что очень много россиян, кто не поддерживает. Войну, кто не поддерживает Путина, кто не поддерживает все эти убийства, кто хочет, чтобы наша страна стала цивилизованной. И мы это стараемся показывать, в том числе болгарам. И мы надеемся как раз-таки, что наши митинги, то, что мы это показываем, то, что мы стоим и с бело-сине-белыми флагами, и с украинскими, и показываем, что из России, чтобы поменять как-то мнение болгар. О том, что действительно происходит в России. Хотя бы, чтобы они задумались, хотя бы, чтобы они постарались посмотреть на это с другой стороны. Хотя бы, чтобы они начали какое-то дополнительно следить за другими медиа, какими-то оппозиционными. И чтобы хотя бы они смотрели на ситуацию с двух сторон, а не только с одной, то, что идёт российская пропаганда. Это не только для болгар, но даже украинцы, которые здесь живут, кто тоже бежал, они удивляются тому, что. Действительно, есть россияне, которые их поддерживают, которые не хотят войны, и это и им тоже какая-то моральная поддержка, если ты представляешь, что против твоей страны вся остальная страна со всеми людьми, как это морально тебя давит. И когда ты понимаешь, что это просто государство, сумасшедший президент, который просто превратился в тирана, и это всё устраивает. Это абсолютно разные вещи. И мне кажется, это тоже может помочь. Ну и есть также шанс, что то, что мы делаем, может сподвигнуть, в том числе и других россиян, становиться смелее, становиться более открытыми, выражать свою позицию более явно и открыто, потому что тоже мы часто стоим, и к нам подходят россияне, и радуются, что. Здесь тоже есть кто-то, здесь тоже есть кто-то с оппозиционными взглядами. Здесь тоже есть люди, которые выступают против войны, и они тоже либо становятся участниками акции, либо в целом хотя бы внутренне себе разрешают больше говорить об этом, больше действовать и как-то стараться это изменить, да.

Вы вернётесь в Россию?

— Когда-нибудь, да. То есть я понимаю, что никто не бессмертен. Тоталитарный режим, который строится одной личностью, обычно хотя бы начинаются изменения после смерти этой личности. Ну, допустим, как было со Сталиным. То есть после Сталина уже начались изменения, началось. То есть я понимаю, что это не значит, что как только это произойдёт, я смогу вернуться, но это будет началом изменений. Ну, я хочу в это верить, я хочу в это верить, что это будет началом изменений. Для России, для того, чтобы выйти на какие-то изменения, на какой-то новый уровень. И я хочу верить, что это запустит цепочку процессов, которые приведут к тому, что Россия когда-нибудь будет свободной. И когда Россия будет свободной, тогда, конечно же, я хотела бы хотя бы иметь возможность туда приезжать.

Чего вы боитесь?

— Боюсь того, что ничего не изменится. Это, наверное, самый большой страх, что все мои надежды на перемены, что, условно, следующие 70 лет всё будет так же. Вот это, наверное, самый главный страх того, что войны, которые идут десятилетиями, тоталитарные режимы, которые идут из поколения в поколение. Наверное, это самый большой страх, что всё останется так же и будет хуже.

О чём мечтаете?

— О спокойствии. Всё сразу туда. То есть то, что нет войны, что всё спокойно. XXI век. Хорошо, пускай информационные войны, но хотя бы без людских смертей. Чтобы страны были демократическими, открытыми, чтобы тебе не надо было скрывать либо стыдиться того, что я из России, потому что здесь меня спрашивают, откуда я, и каждый раз я такая: «Из России». Ну вот, это есть каждый раз, то есть обычно там, особенно если я где-то там с какими-то украинцами пересекаюсь по работе и так далее, я говорю, что я из России, но я, как все, понимаю, всё поддерживаю, не поддерживаю. Путинский режим, поддерживаю мир против войны и всего прочего. То есть я сразу объясняю. Не думаю, но надеюсь, что я доживу до момента, когда это произойдёт. Либо хотя бы мои дети доживут. Даже вот моё внутреннее спокойствие к этому так подвязано, что не могу расслабиться. Я даже не могу сейчас какие-то долгие мечты для себя строить. Для меня мечта хотя бы понять, что в какой-то стране. Я хотя бы могу легально находиться и не боясь того, что меня экстрадируют либо ещё что-то. То есть для меня, если лично для себя, выдохнуть, понять, что я могу продолжать работать, продолжать деятельность, могу просто жить нормальную жизнь нормального человека. То есть это уже было бы классно. Ну и потом как пойдёт.