Михаил Паутов: «Россия — страна-агрессор. Не хочу быть ее гражданином»

Михаил Паутов — специалист по международной логистике, исследователь и преподаватель. В юности участвовал в протестах на баррикадах в августе 1991-го. В 2004 году Михаил эмигрировал в Канаду и получил канадское гражданство, но в 2010-м по семейным обстоятельствам вернулся в Россию и снова включился в оппозиционную повестку. После 24 февраля 2022 года, оставаясь в Петербурге, Паутов открыто выступил против войны, получил штраф за «дискредитацию армии» и подал заявление о выходе из гражданства РФ. Год назад проводив маму, живущую на Кипре, до аэропорта в Риге, на пути обратно Михаил был задержан на границе с Эстонией. Так он узнал, что лишён права на въезд в Россию до 2071 года.

Сейчас Михаил Паутов живёт на Кипре в разлуке с семьёй. В интервью – об отказе от паспорта страны-агрессора, письмах политзаключённым и о надежде на «пересборку» России.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Михаил Паутов. Сейчас я нахожусь на Кипре. Мне 53 года. Родился я в городе Санкт-Петербурге, тогда называвшемся Ленинградом. Там, в общем-то, прожил большую часть жизни, учился, закончил школу, закончил университет. С середины девяностых годов профессионально занимаюсь логистикой.

Прожил я в городе Санкт-Петербурге до 2004 года. После этого так сложились обстоятельства, что я эмигрировал в Канаду, где прожил 5 лет, получил гражданство. К 20 годам я понял, что я убеждённый демократ. Это моё кредо, моё убеждение. Я, так сказать, участвовал в демократическом движении с конца восьмидесятых годов и продолжал бы участвовать, если бы это движение существовало по сей день.

Вы были на баррикадах в августе девяносто первого в Ленинграде. Какие надежды вы тогда связывали с будущим страны?

— В девяносто первом году я был на баррикадах. И, собственно говоря, в протестном движении против загнивающей тогда уже Коммунистической империи я участвовал с конца восьмидесятых годов. Участвовал до этого, ещё до баррикад, в митингах и шествиях, равных которым я не видел никогда позднее в современной России. Это были стотысячные митинги и демонстрации в Петербурге и Москве.

Я и мои единомышленники, мы все, в общем-то, надеялись на то, что империя рухнет. Вот-вот, вот она сейчас рухнет, и страна вернётся к тому состоянию, к тому духовному состоянию, что ли, в каком она была, к каком она подошла к Февральской революции семнадцатого года. И что с этого момента мы начнём новую эволюцию уже как страна демократическая, свободная. Вот такие были романтические надежды, в общем-то. Вот это было настроение баррикад в августе девяносто первого.

Когда вы впервые поняли, что Россия пошла по пути диктатуры?

— Разочарование пришло довольно быстро. Это началось, пожалуй, после второго путча девяносто третьего года. И окончательно я разуверился в том, что мы на правильном пути, с началом первой чеченской войны. То есть получилось так, я увидел, что люди, которые окружали Ельцина в начале девяностых, так называемые демократы первой волны, романтики, которые верили в быстрое, чудесное преобразование России, они были отодвинуты силовиками и олигархами, то есть вокруг него к девяносто четвёртому году оказались совсем другие люди. Россия стала катастрофически меняться, меняться в худшую сторону. Наверное, девяносто четвёртый год был переломным в этом плане.

До двадцать второго года были ли моменты, когда вам казалось, что у России ещё есть шанс повернуть к свободе, что поддерживало оптимизм и что окончательно его сломало?

— Вновь как бы приобрела новое дыхание эта надежда на возрождение с подъёмом протестного движения в начале десятых годов, особенно десятый, одиннадцатый, двенадцатый год, вплоть до разгрома демонстрации на Болотной площади в Москве. Собственно говоря, это было время подъёма. Это была некая новая волна, что ли, которая вселила надежду именно на возможность преобразования России, преобразования российского государства усилиями гражданского общества.

То есть появилась снова вера в гражданское общество, что российское гражданское общество — это та сила, которая способна воздействовать на пути развития России через высказывания на улицах, через свободные выборы, через своё представительство в парламентах всех уровней, от местных до федеральных. Эта надежда была, и она угасла, к сожалению, с подавлением вот этой второй волны протестов. То есть после двенадцатого года надежды практически не осталось. Начался застой. То есть всё было до двадцать второго года не так трагично, но начался застой. По существу протест был подавлен. Он исчез, он заглох.

Как полномасштабное вторжение России в Украину изменило вашу жизнь?

— Эти первые признаки готовящейся войны были заметны ещё где-то в девятнадцатом-двадцатом году, когда Россия устраивала провокации в Керченском проливе, в Азовском море, строила мост через Керченский пролив, блокировала Азовские порты Украины. Об этом писала международная пресса, и я следил за всем этим. То есть война, она как бы назревала. Вот когда она разразилась, это, конечно, был шок даже для тех, кто предполагал что-то подобное. Очень сильно, сильно изменила мою жизнь.

Что касается персонального плана, годы, предшествовавшие войне, были для меня очень продуктивными. Участвовал в научных конференциях, ездил на международные конференции, симпозиумы, опубликовал достаточно много статей. То есть у меня никогда не было такого плодотворного периода, как между восемнадцатым и двадцать вторым годом, даже несмотря на пандемию. Я написал диссертацию, которую, к сожалению, не успел защитить. Когда началась война, всё это как будто отрубило. Встали вопросы другого плана, как теперь обустроить жизнь. Сразу, конечно, встал вопрос о семье, об иммиграции, как обезопасить свою семью.

С чего я начал, собственно говоря, — это с консультации, поскольку у меня уже было на тот момент канадское гражданство, с канадским посольством в Москве, как мне лучше поступить в этой ситуации, чтобы обезопасить свою семью. Ну, собственно говоря, вот из этих разговоров, что ли, консультаций у меня и возникла идея выхода из российского гражданства. Я стал эмигрантом в 2004 году. То есть у меня, в отличие от людей, которые вынуждены были покинуть Россию после 2022 года, у меня был опыт иммиграции до этого. И я ведь не считаю себя иммигрантом. Я не иммигрант, я изгнанник. Я не уезжал добровольно из России, меня выгнали, меня не пустили в Россию. Это несколько другой расклад. Поэтому я вынужденный переселенец на данный момент, потому что моя жена находится в России, и у меня не было никаких поползновений уехать добровольно. То есть я рассматривал это как вариант. Я сделал определённые шаги, чтобы по возможности обезопасить себя и свою семью. Чтобы не подчиняться издевательским законам режима, насколько это возможно. Но мой отъезд — он не добровольный.

Почему вы решили выйти из российского гражданства?

— Я бы никогда, никогда в жизни не вышел из российского гражданства, если бы не война. Война — это единственная причина, которая побудила меня к этому шагу. Здесь есть два аспекта. Первый — это аспект символический. То есть я, несмотря на то, что я вышел из гражданства, я всё равно считаю себя россиянином, потому что я связан с Россией, собственно говоря, пожизненно. Но, выходя из гражданства, я хотел таким образом как бы хотя бы символически снять с себя часть вины, часть сопричастности к преступлениям режима того государства, из гражданства которого я вышел.

Собственно говоря, это я и написал в заявлении о выходе из гражданства. Там есть такая графа, как мотивы, ну, я не помню, как она точно называется. Короче говоря, мотивы, по которым вы выходите из гражданства. Я указал, что основной мотив — это нежелание оставаться гражданином государства-агрессора. Это прежде всего. То есть таким образом, символически я отсоединил себя от режима, от агрессивного государства, гражданином которого я не хотел и не мог оставаться.

Что касается прагматической стороны вопроса, то да, дело в том, что я подал заявление о выходе из гражданства весной двадцать второго года, то есть буквально вскоре после начала полномасштабной войны. Тогда ещё, по существу, российские танки стояли под Киевом, и никто не знал, как это всё будет развиваться в последующие месяцы, годы. Прагматической стороной вопроса было постараться обезопасить себя и свою семью в том плане, что неизвестно, как повело бы себя дальше российское государство. Если бы я, например, остался гражданином России, меня могли бы мобилизовать, ещё что-то. Неизвестно, как режим повёл бы себя по отношению к людям с двойным гражданством, которое у меня было на тот момент. А ведь известно, что сразу после начала войны заработала репрессивная машина. Отказавшись от российского гражданства, я получал большую защиту консульских учреждений Канады на территории России, оставаясь в России.

На самом деле это было не просто непростое, а, пожалуй, самое сложное решение в моей жизни, решение о выходе из гражданства. Я очень долго думал и консультировался перед этим. Дело в том, что россияне, даже имеющие другое гражданство, неважно, даже если у них есть 100 других гражданств, но при этом есть российский паспорт, они в России рассматриваются как граждане России и подчинены всем законам и всем действиям любых законов, которые применяются к гражданам России. В известном смысле, действительно, как ни парадоксально это звучит, но иностранцы, вот чисто иностранцы, не имеющие российского гражданства, на территории России больше защищены, чем россияне. И даже лица с множественным гражданством.

После 24 февраля вы открыто высказывались в сети. Даже поздравили Владимира Зеленского с юбилеем, находясь в России. Что двигало вами тогда? Протест, моральный долг, надежда быть услышанным?

— Ну, наверное, и то, и другое, и третье. В меньшей степени, наверное, надежда на то, что меня услышат и что-то изменится, потому что, ну, к сожалению, мои силы и возможности слишком малы и ограничены. Наверное, это просто гражданская позиция и невозможность молчать, когда происходят такие события. Это потребность в высказывании. Пожалуй, так.

Я писал, я подписывал многочисленные петиции. Я писал электронные обращения, начиная с электронного обращения самому Путину 25 февраля, на следующий день после начала войны, где потребовал прекращения войны. Аргументируя это тем, что это удар не только по Украине, но и по России, её международному престижу, её обществу, её гражданам, её будущему, наконец. То есть я выбрал такую форму, которая, её не назовёшь стопроцентно безопасной, но, конечно, она относительно безопасна, если сравнивать её, например, с уличными протестами. От административного дела и суда меня это не уберегло, но это всё-таки я делал всё, что называется, малой кровью.

Понимаете, получилось так, что я им не заплатил ни копейки, потому что когда я вышел из российского гражданства, у меня поменялись документы, и я как бы поменял свою идентичность, и никакого исполнительного производства на меня заведено не было. Так получилось. Когда меня допрашивали ФСБшники на въезде в Россию, после чего мне было отказано во въезде, они удивлённо спрашивали, почему я не заплатил штраф. Я им сказал, что, а, собственно говоря, никто за ним не приходил. Я же не буду искать сам людей, чтобы заплатить им штраф.

Дело в том, что на меня вот этот штраф, на мои действия, ну и уж тем более на мою позицию никак не повлиял. Он только скорее разозлил меня, что ли. Да, я написал письмо Зеленскому. Я написал его через соцсеть Facebook. Конечно, я не получил никакого ответа, но я на это и не рассчитывал. Я просто хотел вот таким образом поздравить Зеленского и поддержать его, насколько могу. Выразить свою поддержку его позиции, его стойкости, своё уважение выразить к этому государственному деятелю. Если бы мне предложили выйти на улицу, даже с одиночным пикетом, я бы, скорее всего, отказался, потому что я считаю, что в сложившейся ситуации это было бы бесполезной жертвой. Эти методы протеста перестали работать. То есть это действительно было бы просто самопожертвование. Да, мне было бы страшно. То, что делал я… Ну, наверное, какой-то элемент страха был за этим, но всё-таки вот потребность высказывания она пересиливала.

Кто виноват в том, что эта война стала возможной?

— Я виноват. Все виноваты. Мы пропустили вот это вот, не уследили, слишком увлекались другим. Да, в общем-то, наверное, люди не должны всё время думать о политике. Просто должны быть какие-то реперные точки, что ли, или красные линии, которые нельзя переходить, и люди об этом забыли. И вот, к сожалению, произошло то, что произошло. Ответственность она лежит на всех. Не в равной мере, конечно, по-разному, потому что у каждого разные возможности и разные возможности влиять на ситуацию как-то вот так вот. Но, но в конечном счёте ответственность всё равно лежит на всех, на всём обществе.

Как восприняли вашу антивоенную позицию ваши близкие?

— Вы знаете, очень по-разному. По счастью, мои самые близкие люди, моя жена, моя мама, они люди таких же убеждений, наших убеждений. Это совершенно однозначно. То есть они однозначно осудили. Они находятся на моей стороне всегда, и я очень чувствую их поддержку и сам поддерживаю их, как могу.

Есть другие родственники. Моя, например, родная тётя в Москве, жена и мать офицера, ну, она выступила радикально против, вплоть до того, что она меня объявила чуть ли не изменником родины, как она это поняла. И такие аргументы, что, например, выход из гражданства — это вполне законная процедура. Указы о выходе из гражданства подписывает сам их лично президент Путин, на неё не действуют. То есть для неё я изменник, продажная шкура и тому подобное. Враг, короче говоря.

В августе прошлого года вы выехали из России, провожая маму на Кипр. На обратном пути через эстонскую границу вам отказали во въезде. Как это происходило?

— Собственно говоря, это произошло ровно год назад. На самом деле сегодня я отмечаю ровно год, как я оказался на Кипре после вот этого события. Меня не пропустили через паспортный контроль. Вместо этого выдали анкету с совершенно абсурдными вопросами, абсурдными пунктами. Например, как я отношусь к деятельности, как там было написано, фашистского или националистического режима Зеленского, ну, не помню точно, но что-то такое. Совершенно абсурдные вопросы, на которые я отказался отвечать, что и записал в этой анкете. Потом мне сказали, что меня вызовут для беседы, как они это обозначили, в отдельную комнату.

Я понял, что дело неладно. И хорошо, у меня в телефоне всегда под рукой телефон экстренных служб канадского консульства в Москве. Я быстро связался с ними, на телефон не отвечали. Я послал им email, где быстро, кратко описал ситуацию, ну, вот насколько у меня было там 2 минуты времени, быстро описал ситуацию, что я задержан на границе. Ситуация такая, если я там через, допустим, какое-то время не выйду на связь, вот имейте в виду, что я нахожусь там-то и там-то, потому что я не знал, что меня ждёт.

Ну, пригласили меня в комнату, где сидели два ФСБшника, как я их потом для себя обозначил, злой и добрый. Один такого интеллигентного вида, второй — такой довольно грубый качок, который заставил меня разблокировать телефон. Я отказался разблокировать телефон. Они сказали: “Ну что, тогда будете сидеть здесь до скончания века, и мы весь автобус ваш будем держать”. Они начали возиться с моим телефоном. В это время второй, так называемый добрый следователь, начал мне задавать разные вопросы, пытаясь подтянуть меня как-то к штабам Навального. Спрашивал про то, участвовал ли я там-то, там-то, то-то, то-то, как я отношусь к теракту в Крокус Сити Холле и подобные вопросы. И, в общем, они меня продержали 2 или 2,5 часа. Это была ночь с 18 на 19 августа.

Потом посадили в какое-то отдельное, уже пустое помещение, где я ещё 2,5 с лишним часа ждал своей участи. Они мне, правда, вернули документы. Это было до таможенной границы, до паспортного контроля. Они мне вернули мой канадский паспорт и российский вид на жительство. И вот я сидел 2,5 часа без еды, с небольшим количеством воды, которая там была. В конце концов вышел какой-то офицер и объявил, что решением псковского УФСБ мне запрещён въезд на территорию Российской Федерации. Я попросил какой-то письменный документ на этот счёт, какое-то постановление, копию, ну, хотя бы для ознакомления. Они сказали: “Нет, мы ничего вам предоставить не можем. До свидания”.

Меня проводили до шлагбаума. Я оказался, по сути, в лесу. Эстонцы, правда, меня встретили не с распростёртыми объятиями, потому что, по счастью, вот хорошо, что я успел предупредить канадское посольство, они связались с посольством Канады в Таллине, и те позвонили на погранпереход в Эстонию, на погранпереход Лухамаа, и там уже меня ждали.

Чем вы объясняете решение ФСБ закрыть вам доступ в страну?

— Открыли базу МВД, где светилась информация о том, что я был осуждён и оштрафован по соответствующей статье за так называемую дискредитацию ВС. Ну, и много ещё чего. Я думаю, что так много времени это заняло, потому что они не принимают решения на уровне пограничников, ну, или вот этих вот ФСБшников, которые сидят на границе. А, видимо, консультировались с более высоким начальством, чтобы, в конце концов, принять это решение.

После чего я, поскольку у меня не было никакого письменного документа, это никак не было документировано, ничем подтверждено, уже отсюда, с Кипра, послал запрос в Псковское ФСБ. И через какое-то время мне пришла бумага, такое письмо от них, где написано, что мне закрыт въезд на территорию Российской Федерации до 10 декабря 2071 года, до моего столетнего юбилея. Да.

Как вы переживаете то, что дорога в Россию для вас закрыта?

— Вы знаете, я стараюсь с этим не то чтобы смириться, а адаптироваться к этому. Пока что я, конечно, смиряться — это не в моём духе, не в моём темпераменте. Даже сейчас отсюда я продолжаю это оспаривать. И я уже отправил запрос в военную прокуратуру Псковского гарнизона, но прежде в прокуратуру Псковской области, которая оттуда переслала мой запрос в военную прокуратуру Псковского гарнизона, чтобы они проверили законность этого решения. Я не верю в то, что это как-то мне поможет, но тем не менее я не смиряюсь.

Конечно, жизнь моя резко изменилась. Я оторван от семьи. К сожалению, моя жена не может приехать сюда, ну, вот по семейным обстоятельствам, потому что она ухаживает за своей больной мамой, и всё резко поменялось. Я просто стараюсь адаптироваться. Но я осознаю, что, конечно, по сравнению с тем, что могло бы быть, а я ведь не знал, что меня ждало на границе, я мог поехать оттуда совсем в другом направлении, на самом деле. То есть я был всецело в руках ФСБшников и зависел от их решения. И если это сравнивать с другими возможными сценариями, я думаю, что я оказался далеко не в худшем положении, за что, в общем-то, благодарю судьбу.

У вас канадское гражданство, но живёте вы на Кипре. Почему не в Канаде?

— Ну, здесь опять сыграли свою роль семейные обстоятельства, потому что, во-первых, я помогаю своей маме, которая довольно пожилой человек, и она живёт здесь, на Кипре. Потом, пока я нахожусь здесь, у меня есть возможность хотя бы два раза в год видеться с женой, которая приезжает сюда в отпуск. Если бы я уехал в Канаду, это было бы значительно сложнее. Хотя, конечно, Канаду я всегда держу в уме. Я активно ищу там работу, и это было бы, конечно, оптимальное место для нас, для всех, чтобы там объединиться, но пока это невозможно. Вот поэтому пока временно я нахожусь здесь.

Для меня, пожалуй, сейчас трудно, проблематично полностью легализоваться здесь, потому что хоть мне и не нужна въездная виза на Кипр, но я не гражданин Евросоюза, я могу находиться здесь ограниченное время. Вот поэтому я сделал какие-то шаги, я написал соответствующие письма и вроде бы получил первое подтверждение о том, что я могу какое-то время здесь находиться по уходу за мамой, но это ещё не полная легализация, потому что официального статуса у меня здесь нет. Но я готов идти даже на это, на такое вот полулегальное существование, потому что пока у меня выбора нет.

В чём особенности Кипра для русскоязычного эмигранта?

— Хороший климат, красивая природа, приятные люди, хорошая кухня. Это, пожалуй, всё. Что касается отрицательных сторон, очень плохая организация многих вещей, связанных с Кипрским государством. Очень много хаоса, очень много плохо организованных процессов.

Просто, скажем так, чтобы не быть голословным, моя мама, она гражданка Кипра довольно давно, с 2007 года. Она до сих пор, а ей 78 лет, не может получить пенсию Кипра, не может получить. В силу различных бюрократических препонов приходится заполнять тысячу бумажных бланков, отправлять их по обычной почте. Никакие электронные сервисы здесь толком не работают. И в результате вот человек по сути находится без пособия, без средств к существованию от государства, будучи пенсионером, будучи гражданкой этой страны. Ну и масса других вещей, которые связаны именно с деятельностью государственных институтов на Кипре.

Мама здесь находится в профессиональной иммиграции с 1996 года, то есть вот уже в следующем году будет 30 лет. Она уехала как специалист по шиппингу, по эксплуатации морского флота. То есть она работала в этой области ещё в Ленинграде, в Петербурге, ещё в советское время. Она была приглашена в одну компанию ещё в девяносто шестом году и так и осела. Потом через 11 лет проживания на Кипре стала гражданкой по натурализации.

Вы проводите вечера писем политзаключённым. Почему вы считаете эту форму активности в эмиграции особенно важной?

— Это вообще, пожалуй, одна из самых важных задач, которые сейчас есть, потому что оппозиция, как известно, ограничена в своей деятельности. Сейчас очень важно поддержать людей, которые оказались за решёткой, которые оказались в сложной ситуации, потому что, ну, для них это, пожалуй, единственный источник поддержки, единственный источник того, чтобы не впасть в пессимизм.

Я хотел в качестве завершения рассказать о судьбе моего друга. Это жених моей приёмной дочери, который недавно, буквально, оказался в СИЗО в Санкт-Петербурге. Сразу оговорюсь, что его нельзя назвать политзаключённым. Его история отличается, но она также важна для понимания, что ли, того, что происходит с людьми при путинском режиме. Это молодой следователь Следственного комитета, который вёл дело о самоубийстве сына губернатора Новосибирской области в Санкт-Петербурге. Так получилось, что у него в руках оказался телефон, ноутбук этого сына, где, видимо, была чувствительная информация, связанная с делами этого сына или, может быть, даже самого губернатора. В результате чего начальство просто подставило этого молодого следователя, и сейчас он оказался в СИЗО по обвинению в превышении служебных полномочий.

Конечно, его нельзя в полном смысле и вообще нельзя причислить к политзаключённым, но это абсолютно чистый человек, для которого на первом месте находятся такие вещи, как профессиональная этика, профессиональная и моральная чистота. Когда я общался с ним, я знаю, что он абсолютно не принял не только войну, но и все последние репрессивные законы, принятые российской Госдумой. Ещё до этого, ещё до войны он выступал категорически против преследования оппозиции, задержаний во время уличных акций.

Я хочу тем самым сказать, что такие люди, может быть, наивные, может быть, идеалисты, которые, находясь внутри системы, пытаются изменить её изнутри своей вот этой вот моральной чистотой и принципиальной приверженностью профессиональной этике. Они тоже нуждаются в защите, чтобы о них помнили, о них не забывали, потому что, видимо, эти люди и составят костяк новой России после Путина, когда силовые структуры нынешние будут люстрированы, очищены от скверны, которая наплодилась в них за время правления Путина.

Что бы вы сказали украинцам?

— Украинцам я прежде всего высказал бы слова уважения. Это люди, общество, достойные самого большого уважения. Я пожелал бы им стойкости, несгибаемости и веры в лучшее будущее, которое непременно настанет. Большое спасибо им за то, что они есть, и за то, что они в сложной, в сложнейшей для них ситуации, практически преданные всем миром, повели себя так, как они повели в двадцать втором году и как продолжают вести и сейчас. То есть огромное уважение им и, дай бог, чтобы всё сложилось в их пользу.

Чего вы боитесь?

— Боюсь большой войны. Боюсь никогда не увидеть больше Россию, своего Санкт-Петербурга.

Вернётесь в Россию?

— В путинскую? Пожалуй, нет. Возможно, я буду туда приезжать, но жить там постоянно я уже не смогу. Да и что касается поездок, тоже, я думаю, что я тысячу раз подумаю после того, что произошло. В Россию послепутинскую, в Россию демократическую, в Россию свободную я, безусловно, вернусь. Я буду рад вернуться, если получится.

О чём вы мечтаете?

— О мире, о новой свободной России и о воссоединении со своей семьёй.