Наталья Фарносова: «Моей подруге стыдно за свою страну. Но она не выбирала, где родиться»

Наталья Фарносова — архитектор-дизайнер из Киева. Сейчас живет в Астане. Переехать в Казахстан и открыть здесь дизайн-бюро еще до «крымских событий» звала знакомая — но у Натальи прекрасно шли дела в Украине и России, так что даже времени не было обдумать предложение. 24 февраля 2022 года Наталья встретила в Киеве. Проснулась за несколько секунд до первого взрыва. Несколько дней с маленьким ребенком провели в постоянных перебежках с верхнего этажа многоэтажки в подземный паркинг. Примерно на третьи-четвертые сутки усталость была такая, что стало все равно. Когда поняла, что война — надолго, собрала дочь и из Украины уехала. О том, как начала жизнь с нуля, о психологических травмах и «разрыве связей» Наталья говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Наталья Фарносова, я архитектор-дизайнер из Киева. Сейчас живу в Астане, потому что война.

Почему вы оказались именно в Казахстане?

— Идея попасть в Казахстан у меня зародилась около 10 лет назад. Я познакомилась с девушкой из Уральска, живущей в Казахстане, во время восхождения на Фудзияму в Японии. Она рассказывала про эту замечательную страну и говорила, что мне обязательно нужно открыть здесь филиал своего дизайн-бюро. Но по тем временам у меня дела в Украине шли настолько замечательно, что физически и морально мне не хотелось куда-то ехать. А параллельно у меня был офис в Москве — это еще довоенные события. Я прекрасно успевала и прекрасно себя чувствовала в тех регионах, но такая мысль закралась. Когда началась война, когда пытались захватить столицу, я была в Киеве, и была там до марта, то есть я почувствовала все самые кошмарные события на себе. Я решила, что эта война не может длиться долго, потому что это невозможно в нашем веке. Знаете, это был какой-то общий психоз: все проснулись за две минуты, за минуту, за секунду до первого взрыва. Наша нация почувствовала, что ли, что пришла опасность. Не верилось, что это происходит, и казалось, что всё закончится через три дня, через неделю, через две, через месяц. Сначала я уехала в Венгрию с надеждой, что это быстро закончится. Я уехала на такое расстояние, чтобы была возможность приехать на автомобиле в Киев. Когда стало понятно, что это длинная, долгая и непонятная история, я приняла волевое решение переехать в Астану.

Помните 24 февраля 2022 года?

— Мне удалось сделать свою жизнь успешной, у меня были планы, были перспективы. Но когда ты слышишь взрывы, ты не понимаешь, что происходит. Я проснулась за несколько секунд до взрыва — мне приснился кошмар, что наступает Армагеддон. Это был самый страшный сон в моей жизни. Я проснулась и сразу услышала взрыв, потом второй. Я подумала, что взорвался какой-то завод или фабрика, потому что я таких звуков в своей жизни не слышала. Начала гуглить «взрывы в Киеве», но тишина, ничего не понятно. Время идёт, я слышу ещё взрывы, включила телевизор и новости — все равно непонятно. Я никогда до этого не смотрела новостии и была оторвана от жизни. Я всегда шутила, что если прилетят инопланетяне, пока они мне в дверь не постучат, я не буду об этом знать. Уже ближе к шести утра я звоню родителям и спрашиваю: «Что происходит?» Родители говорят: «Мы едем к тебе, началась война». Это шок. Я говорю: «Что вы рассказываете? Какая война? Это невозможно». При этом накануне часть моих клиентов предупреждали меня о том, что начинается война, что мне нужно собирать вещи и уезжать. Возвращаясь в те времена, я до сих пор не понимаю, откуда они это знали. Многие уехали из Киева за несколько дней до войны, а те, кто, наверное, знали об этом из каких-то источников, уехали за месяц. Они звонили мне и говорили: «Собирай вещи, бери ребёнка и уезжай. Тебе нельзя там оставаться, будет война». Я им не верила. У меня дома маленький ребёнок и няня, и я до 10 утра сидела и думала, что же делать: будить няню и говорить, что началась война, или что? В 10 утра они уже проснулись сами, и я сказала няне: «Наташа, началась война». Она из другого города, из Николаева, и я ей сказала, что нужно ехать к семье, потому что я не понимала, что сейчас будет происходить, и будет ли паника. И тут тоже, понимаете, человек только проснулся, а ему говорят: «Война началась». Первый вопрос был: «С кем?» Я говорю: «С Россией». Это был шок. Когда приехали родители, я сказала, что мы побудем здесь, в квартире, что мы никуда выезжать не будем, потому что родители рассказывали, что все выезжают, все мосты и весь Киев стоят, на заправках огромные очереди — началась сумасшедшая паника. Наряду с этим начали включаться сирены, и мы начали собирать тревожные чемоданчики. И тоже такой момент: у моего папы сахарный диабет, он колется четыре раза в день. Это означает, что у него с собой была вот такая упаковка инсулина. Мы спустились вниз, в паркинг — тогда ещё не было понятия «убежище» Это было единственное место, которое мне как архитектору приходило в голову: если дом не снесут, то, в принципе, там безопасно. В первые сутки мы практически всё время сидели в паркинге, а тогда же было холодно, я с маленьким ребенком и памперсами. Паркинг был полон детей, собак, кошек — люди спускали всё, что было дорого. В перерывах между сиренами — хотя тогда их ещё особо не было, были просто взрывы — люди собирались и опять шли наверх. Когда ты поднялся наверх, надо искупать ребёнка, потому что он уже тысячу раз в этих памперсах… Ну, вы сами понимаете. Набрала воду — опять сирены. Каждый раз, когда ты спускался с восьмого этажа по ступенькам, у тебя был огромный рюкзак, в котором всё необходимое на трое суток для каждого из членов семьи. А когда ты одиннадцать раз в день бегаешь туда-сюда, на двенадцатый-пятнадцатый раз ты понимаешь, что уже выбился из сил. На третьи-четвёртые сутки уже становится всё равно — ты так сильно устаешь. А это всего лишь третьи-четвёртые сутки. Когда прошла неделя, я помню момент: заработала сирена, ребёнок выбился из сил и спит, бабушка спит, приходит папа и говорит: «Наташа, сирены», а я говорю: «Всё, никуда не идём». И в этот момент происходит взрыв такой силы, что наш дом начинает вибрировать. Ты понимаешь, что не успел, а потом понимаешь, что, скорее всего, второго взрыва не будет, а значит пронесло. То есть мозг начинает работать совершенно по-другому. Первое, что навсегда запомнилось, это вид из окна: огромный столб дыма в Василькове — там взорвали аэропорт, аэродром и ещё там было что-то военное. Васильков бомбили очень сильно, и как раз из моего окна это было хорошо видно. Там как будто горела нефтебаза — это был совершенно невообразимый столб дыма. Вот такие замечательные у меня первые воспоминания. Уже сколько прошло, два года? Но они зафиксировались вот такими.

Как Ваш ребёнок воспринимал всё происходящее?

— Это катастрофа. Мы были в Киеве с 24 февраля по 4 марта, это как раз самое кошмарное время, когда всё это сделали с Бучей, на подходах к Киеву уже происходили ужасные вещи. Катя перестала есть, Катя перестала спать, Катя похудела. Я сейчас буду плакать. Когда она слышала сирену, она сразу говорила: «Быстрее, быстрее, мы не успеем», и брала маленькую собаку под мышку. Она всех подгоняла, чтобы успеть, потому что сейчас все взорвется. Хочется забыть это, потому что с таким мне, ребенку, всем украинцам придется прожить всю жизнь и бояться этого. От этого невозможно избавиться. Когда ты видишь, как твой ребёнок испуган, но он испуган не за себя, а за родственников, за бабушку, за дедушку, за меня, чтобы мы успели не погибнуть… Представляете, ребенок в таком возрасте понимает, что это смертельно.

Есть ощущение, что ваша прежняя жизнь разрушена и сейчас вам придётся выстраивать её заново?

— То, что она разрушена, это факт. Пришлось отказаться от всего, что было наработано многими годами работы: выстраивание карьерной линии, все связи, друзья, родственники — всё осталось там. По сути, я просто взяла ребёнка и приехала сюда. Здесь я абсолютно с нуля выстраиваю свою карьеру, но уже есть опыт 25 лет, и он позволяет двигаться правильно, быстро и обдуманно. Но всё равно я базируюсь здесь, есть какие-то социальные взаимоотношения, ментальность, восприятие тебя и то, как ты всех воспринимаешь, но всё абсолютно с нуля.

Когда вы вернётесь в Украину?

— Когда закончится война, когда не будет опасности для жизни, когда будут подписаны все меморандумы и так далее. Только в этом случае я вернусь в Киев. И ещё момент: когда ты сам с собой договариваешься, что продолжаешь жить, и обустраиваешь вокруг себя атмосферу так, что ты живёшь, а не ожидаешь — а это большая разница — ты в любом случае начинаешь пускать корни в том месте, где находишься. Поэтому здесь имеет большое значение то, когда всё закончится в Киеве. А смогу ли я вернуться туда? Ведь в моей жизни, в жизни моего ребёнка уже всё изменится. Это очень философский и очень сложный вопрос.

У вас есть друзья в России? Произошёл ли «разрыв связей»?

— Я ко всем людям отношусь очень тонко. Для меня абсолютно не имеет значения, какой национальности человек: русский, грузин, африканец — неважно. Моя лучшая подруга, которая поддержала меня тогда и поддерживает меня сейчас во всех моих начинаниях, живет в Москве, и мы остались лучшими подругами. То, что произошло между нашими странами, даже ещё больше укрепило нашу дружбу. Парадокс. Мы вместе ездили по делам, и когда на таможне мы дали два паспорта — один украинский, второй российский — это повергло людей в шок. Ей стыдно за свою страну и президента, но она там уже родилась, и она не выбирала, где родиться. Это очень сложная тема. Но то, что произошло, не повлияло на моё отношение к ней, даже наоборот. И таких нормальных людей много.

Удастся ли когда-нибудь восстановить отношения между Россией и Украиной?

— Вот ещё один пример из моей семьи: у моего папы есть сестра, по воле судьбы она оказалась в России, и они рассорились навсегда. Она обвиняет украинцев и говорит то, что ей внушают политики, и навсегда поссорилась с родным братом, с которым жила и росла вместе. А у меня подруга из Москвы, и мы не родственники. О чём это говорит? О том, что прорастает посеянное зерно неприязни. Большое значение будет иметь то, как в будущем культура и политика будут воздействовать на сознание людей. Если украинцам с детства будут говорить, что все россияне плохие, то вы сами понимаете, к чему это приведёт. И наоборот, если россиянам говорить, что украинцы — это что-то плохое, то будет то же самое. Воспитание, обучение, политика, менеджмент — всё это на чём-то фокусирует. Либо мы будем принимать этот народ, либо нет, поэтому это очень глобальная тема.

Когда началась война, вы ожидали, что в России начнутся антивоенные протесты?

— Да, все украинцы ожидали, что россияне встанут и выйдут. Но я также знаю, поскольку моя лучшая подруга там находится, что происходило с россиянами. Их запугивали. Вы знаете, как сейчас прошли выборы? Я хочу про это поговорить. Я знаю людей, которым лично звонили и говорили, что они обязаны проголосовать за Путина. Они обязаны, понимаете? У кого-то ведь есть карьера и так далее. Выбор есть всегда, ты можешь это делать или не делать, но вы посмотрите, что происходит.

О чем вы мечтаете?

— Я думаю, что и у украинцев, и у россиян одна и та же мечта — чтобы наступил мир. Это естественная, нормальная мечта, которая понятна только тем народам, которые находятся в военном положении. Помимо России и Украины сейчас на планете столько войн. Когда не будет мира, все остальное не может быть так ярко окрашено жизненными красками. Ты понимаешь, что у тебя здесь все хорошо, ты налаживаешь жизнь, но параллельно видишь, как погибают люди, дети, как под завалами ищут трупы детей и так далее, и ты не можешь быть полноценно счастлив. Это невозможно. Поэтому мир — это главное.

Для вас было важно, что в Казахстане относятся к этой войне иначе, чем в России?

— Вы знаете, перед тем как сюда лететь, я спросила у своей подруги, как здесь относятся к войне, к украинцам, как их принимают. Она сказала, что украинцев любят, что здесь все очень лояльны, и я это почувствовала на себе. К украинцам здесь относятся очень лояльно и хорошо. Особенно это было показательно, когда я привезла сюда свою машину на украинских номерах. Мне по сей день сигналят, показывают жесты и восхищаются стойкостью нашего народа. То есть, конечно же, это позитив, и это сыграло ключевую роль в том, почему я здесь нахожусь.

Кто виноват в этой войне? Испытываете ли вы злость по отношению к россиянам?

— Это то же самое, как если меня укусит пчела: должна ли я ненавидеть всех пчел? Это однозначно правительство. Другое дело, что народ может восстать и свергнуть его каким-то образом, но для этого должен быть другой лидер, который поднимет этот народ. У меня было состояние сумасшедшей депрессии, я каждый день ждала, что все это закончится. Депрессия была, но агрессии и злобы не было никогда.

Как вы думаете, когда война закончится?

— Я бы хотела, чтобы она закончилась прямо сейчас или раньше, чтобы ее вообще не было. Но по моим внутренним ощущениям всё закончится не раньше 26-го. Я не могу вам это объяснить, просто у меня в голове есть эта цифра, когда мы говорим про конец войны. Давайте даже проанализируем, что произошло: Путин снова президент, его снова выбрали. Мы не будем ожидать, что с ним что-то произойдет — а многие украинцы, слушая военных аналитиков, первые месяцы жили в мечтах, что он смертельно болен и скоро умрет. Хватит витать в облаках, давайте смотреть реалистично: он сам себя выбрал, чтобы что? Чтобы, наверное, что-то закончить. То есть у него впереди, если я не ошибаюсь, четыре года. Шесть? Ну, тогда я еще позитивно мыслю, говоря про 26-й год. Наверное, все-таки с ним что-то случится, раз у меня в голове эта дата.