Станислав Рудковский: «Путинская Россия слиняет за два дня»

Станислав Рудковский, магистрант программы «Российские исследования» (образовательная программа имени Бориса Немцова), философ, учился в Красноярске, эмигрировал. Считает, что российское общество разделяет ответственность с Путиным за войну в Украине. Война в его представлении продолжает имперскую политику России в отношении Украины, политику, которая проводилась разными российскими элитами на протяжении веков. Он убежден, что срок жизни нынешнего политического режима отмерен временем пребывания у власти Путина.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Станислав Рудковский, мне 35 лет, я родом из Сибири, из Красноярска, сейчас нахожусь в Праге. Являюсь магистрантом программы «Российских исследований» фонда имени Бориса Немцова на философском факультете Карлова университета в Праге.

А какова тема ваших исследований?

— Мне интересно понять логику и природу российского режима, и каким образом он дошел до 24 февраля 2022 года. То есть моя тема, можно сказать, непосредственно связана с полномасштабной войной, которую ведет Россия против Украины.

Каким вы запомнили день 24 февраля 2022 года?

— На момент 24 февраля я находился в Праге меньше двух месяцев, еще жил в общежитии, которое мне предоставляла языковая школа. В тот день я не спал, поэтому мог наблюдать произошедшее, можно сказать, в прямом эфире. Не скажу, что для меня это событие стало каким-то неожиданным и удивительным. Я, в принципе, знал, что война так или иначе будет, еще осенью 21-го года. Я понял это из открытых источников, из новостных сводок о том, что скапливается довольно значительное количество российских военных у украинских границ. Но последней каплей для понимания того, что это не шантаж, а именно попытка военного вторжения, для меня стали слова известного довоенного специалиста Руслана Левиева из Conflict Intelligence Team. Он говорил о том, что там скапливаются не только военные части, но и части Росгвардии, то есть полицейские силы. Я был уверен, что Путин рассчитывает на некоторую военно-полицейскую операцию с целью подавления последствий Евромайдана. Что мне было удивительно, так это то, что война приняла такие масштабы, что все началось с обстрелов Киева — мы все прекрасно помним кадры людей в киевском метро. Эта конкретика, эти нюансы и стали для меня чем-то поразительным и шокирующим, но то, что будет конфликт между Россией и Украиной, инициатором которого станет Россия, для меня было довольно очевидно.

Есть среди ваших близких и друзей те, кто поддерживает войну?

— Тех, кто поддерживает активно, наверное, нет. Но это довольно скользкий вопрос. Что такое активная, а что такое пассивная поддержка? Активных людей, кричащих о том, что они поддерживают войну, очень незначительный процент, и все они так или иначе оказываются на службе. Но мы же понимаем, что огромное количество людей своей безвольностью, своей пассивностью оправдывают существующее положение вещей. И таких родственников, таких знакомых у меня большинство, как и у большинства людей в России. Но у меня есть так же друзья и родные, которые находятся в России и не поддерживают то, что происходит.

Как вы считаете, есть ли смысл пытаться сейчас переубеждать людей, которые поддерживают войну?

— К сожалению, я не вижу, чтобы люди антивоенных взглядов, находящиеся сейчас за рубежом, обладади такими ресурсами. Мы просто не являемся в глазах этих людей авторитетом, мы не можем до них достучаться. Поэтому люди, которые находятся в России, социально конформны. Они не столько верят в пропаганду, сколько воодушевляются ей. То есть пропаганда очень хорошо ложится на этот социальный конформизм и вписывается в картину мира людей. Поэтому мы со своей стороны не обладаем сопоставимой по масштабу ресурсной базой, чтобы конкурировать с российской пропагандой, с российским государством, с российской социальной действительностью, в которой эти люди обладают работой, семьей, житейскими заботами. Им сложно переходить на радикально другие позиции, а нам, к сожалению, нечего им предложить, если они перейдут на эти позиции. Это вопрос сугубо и исключительно морального выбора, но на моральный выбор готовы далеко не все.

Есть ощущение, что война зашла в тупик и нет ей ни конца, ни края. На ваш взгляд, какой может быть выход из этой ситуации?

— Дело в том, что как раз таки выхода и не просматривается. Даже те военные или политические эксперты, если мы рассматриваем вопрос в политической плоскости, давая комментарии не приходят к какому-то консенсусному положительному решению. Мы видим, что война очевидно носит позиционный характер, что Россия очевидным образом обладает большим количеством человеческого потенциала и человеческих ресурсов, но при этом Россия тоже сталкивается с проблемами из-за колоссальных людских потерь и дефицита кадров. При этом Россия медленно, но наступает. Про возможность выхода на трек мирных переговоров: мы понимаем, что если зафиксировать существующие границы де-факто, то это будет колоссальным поражением демократического мира. Это значит, что мы признаем факт того, что диктатура, начав войну, может выйти в территориальный плюс, в плюс для своей риторики, для своей репутации перед гражданами России, потому что понятно, что это будет представлено как путинская победа. И самое главное — для Украины это очевидным образом несет риск следующей войны, когда путинская Россия, оставшись такой же, какая она есть, и воодушевившись пусть и промежуточной, но победой, может перегруппироваться и напасть снова. Это самое страшное и самое опасное в этой ситуации. Поэтому призыв к переговорам носит в себе большой гуманистический потенциал, но, к сожалению, не бьется с реальностью. При этом мы понимаем, что те, кто говорят о продолжении войны, берут на себя моральную ответственность за то, что они распоряжаются жизнями украинцев и россиян, которые там находятся. Хотя, безусловно, Россия является страной-агрессором, но люди, которые участвуют в этой войне, не всегда осознают факт того, что они являются солдатами страны-агрессора, поэтому их жизни тоже подвешены на этот кон, и поэтому продолжение войны, безусловно, несет за собой новые человеческие потери. Перемирие несет за собой известные риски, возможности новой агрессии и того, что Путин представит это как свою победу, поэтому я, к сожалению, не вижу тут хорошего варианта для всей ситуации.

Как вы считаете, почему эта война стала возможной?

— К этой войне готовились не один день. Мы прекрасно помним, как развивались события после Евромайдана: отгремела Олимпиада, и тут же произошла аннексия Крыма и инвазия, то есть вооруженное вторжение на Донбасс, на территорию Донецкой и Луганской областей. Российско-украинскую войну пропаганда готовила десятилетиями, даже не с 14 года. Мы, в принципе, можем при желании говорить о том, что украинофобские настроения имеют очень глубокие корни, уходящими глубоко в историю не только путинской России, но и предыдущих итераций. В Российской империи запрещались украинские книги и попытки украинской, на тот момент еще даже не государственности, а автономности тоже репрессивным образом пресекались. Была Кирилла-Мефодиевская община, был Тарас Шевченко, был Костомаров и деятели украинского возрождения, потом в советское время так называемое расстрелянное возрождение. То есть украинофобские настроения — это некоторый базис российского дискурса, который так или иначе глубоко укоренен в истории. И для того, чтобы эту матрицу изменить, нужно проделать огромную и колоссальную работу с российским сознанием. А мы видим, что власть эту работу не делала и наоборот, путинский режим эти настроения поддерживал и разжигал. Главная причина войны в том, что российское общество относится к этому как минимум пассивно, как максимум — поддерживает. Самое главное, каким бы Путин не был диктатором, самое главное — это поддержка общества. Пока, к сожалению, поддержка обществом нынешнего российского курса есть.

Сейчас идет дискуссия — больше санкций или меньше санкций для России. Вы сторонник какого пути воздействия на Россию?

— Мне очевидно, что эта дискуссия носит больше манипулятивный характер, чем сущностный. Очень просто и легко произнести фразу: «Я против путинских преступников, против путинских бандитов, но против санкций». Уже есть даже некоторые мемы про «простых россиян». У левадовских социологов в свое время был такой конструкт «простой советский человек», а сейчас у российских оппозиционеров появился «простой россиянин». Мне кажется, что первое, что второе довольно оторвано от реальности и не соприкасается с эмпирическим опытом, но с точки зрения пропаганды и популистики это может сработать. Поэтому я прекрасно понимаю, почему те, кто называют себя российскими политиками, используют подобный дискурс, но, мне кажется, что если мы рассматриваем проблему сущностно, то должны понимать, каким образом можно вводить санкции против страны, которая ведет полномасштабную войну в Европе. Очевидно, что это должны быть секторальные санкции, а если это секторальные санкции сугубо против ВПК, то они так или иначе затронут так называемых «простых россиян». Они будут касаться экономики, будут касаться людей, связанных с военными производствами, будет касаться их семей, и их жизнь от этих санкций ухудшится. Но не вводить санкции подобного рода, а вводить исключительно персональные санкции — это абсолютно неоправданно, потому что Россия ведет войну, и войну очень значительную и крупную по историческим масштабам. Некоторые говорят, что это чуть ли не самая крупная война даже не со времен Югославии, а со времен Второй мировой войны. Понятно, что если Россия ведет себя таким образом, то и отвечать нужно тоже решительным образом, и безусловно это будут секторальные санкции. Если мы рассматриваем санкции внутри Евросоюза, касающиеся людей с российскими паспортами, которые уже находились в Европе — я сам сталкивался с этими ограничениями, мне заблокировали банковские счета — то я не считаю, что эти сложности жизни сопоставимы с тем, что делает Россия. Если блокировка моего банковского счета каким-то образом поможет противодействовать российской агрессии, то окей, я это переживу. Я, правда, не понимаю, как это может помочь. Я просто пошел в другой банк и там мне открыли счет, причем я был с теми же документами. Почему-то один банк заблокировал мне счет, а другой нет. Вопрос еще и в том, как санкции имплементируются национальными правительствами. Мы знаем, что в Чешской Республике более жесткое отношение к российским гражданам, сюда нельзя приехать из третьей страны. Можно въехать с шенгенской визой уже будучи в Евросоюзе, но из третьей страны с европейской шенгенской визой ты в Чехию не попадешь, если у тебя российское гражданство. Есть примеры, когда сами компании или банки трактуют санкции особым образом. Ведь важно и то, как трактуют и понимают санкции инициаторы их введения. Для меня очевидно, что против России должны быть введены персональные санкции, то есть против тех людей, которые непосредственно связаны с войной. Мы все помним кейс Зорикова, зятя Обносова, который жил здесь, в Праге, и прекрасно себя чувствовал, хотя на тот момент прошло уже больше года после начала полномасштабной войны. При этом непосредственный родственник человека, делающего вооружение, которым обстреливают Украину, находился на территории столицы европейской страны, которая заявляет, что она настроена жестко антироссийски и не поддерживает войну, которую ведет Россия. Это, конечно, абсурд. Если вы такое заявляете, то прежде всего вы должны принимать меры против этих людей, а не против людей, оппозиционная и антивоенная позиция которых очевидна и которую легко проверить. Я помню слова чешского президента Петра Павлова, который говорил о том, что, может быть, с российскими гражданами нужно сделать то же, что было с японскими людьми, находившимися на территории Соединенных Штатов во время Второй мировой войны. Хорошо, пожалуйста, если у чешских спецслужб достаточно ресурсов, давайте за всеми наблюдать. Вы же легко проверите всех людей и чем они занимались внутри России, какую позицию они занимали, занимают, и чем они занимаются сейчас. Если мы подходим к вопросу с такой логикой, то, пожалуйста, но тогда почему у вас в столице живет путинский преступник? Конечно, должны быть и жесткие персональные санкции, и секторальные санкции, которые затрагивают военно-промышленные комплексы и товары двойного назначения. Вот так я считаю. Ну, а если мы выступаем за секторальные санкции, то они так или иначе затронут простых россиян, без этого никак.

Как вы считаете, возможно ли в принципе демократические изменения в России?

— Мне кажется странным говорить о том, что путинский режим навечно, хотя он, конечно, уже задержался с нами на довольно долго. Путинский режим с нами большую часть моей жизни и пока не собирается никуда уходить. Но, мне кажется, разговоры о том, что эта итерация России носит вечный и незыблемый характер, что Путин является апофеозом российской истории, несправедливы. Может быть, в каком-то смысле он и является апофеозом, но не российской истории, а того кривого пути, на который история, к сожалению, нас вывела. Но даже за мой век сколько раз Россия кардинально перестраивала свою экономическую и политическую ситуацию. Я родился, когда был перестроечный Советский Союз, потом был РСФСР, потом с 91 по 93 год был Верховный Совет, с 93-го года уже началась Ельцинская Россия с новой конституцией 93-го года, после 96-го года у нас снова иная политическая ситуация, когда у власти был олигархат, Семибанкирщина, которая помогла Ельцину выиграть выборы, то есть снова иная ситуация. Путинский режим с 99-го или с 2000 года и по окончание первого срока, это совершенно иная ситуация. Некоторые расценивают его как лучшее время в России, потому что привели в порядок налоговый кодекс, экономика росла, цены на нефть этому очень сильно способствовали. Потом опять иная ситуация — медведевская Россия. Можно потешаться над Медведевым различными образами, особенно учитывая ту роль, которую он сейчас играет в российской политической действительности, но тем не менее, при нем тоже была иная ситуация — это появление инновационных кластеров и оазисов, Сколково. Какой уровень тогда играло российское IT, российская банковская система и российские IT сервисы. Насколько тогда было удобно и интересно вникать во все это. Это была другая Россия. После Болотной, после протестов 2011-2013 года, после консервативного путинского поворота и репрессивных законов против ЛГБТ опять идет другая Россия. После того, как Россия начала полномасштабную войну с Украиной, мы снова говорим о совершенно другом режиме. Мы говорим даже не о том, что это продолжение срока Путина, а о том, что это новый режим, военный путинизм, что ли, поскольку характер репрессивности зашкаливает. Я уже перечислил как минимум пять или даже шесть Россий за время моей жизни, что, я бы сказал, не такое уж и долго. Какой вывод мы можем из этого сделать? У философа Василия Розанова в его записных книжках «Апокалипсис нашего времени» есть фраза: «Русь слиняла за два дня». Почему? Российская империя — это могущественная страна, которая вела с переменным успехом Первую мировую войну, а в некоторых аспектах даже делала это успешно, например, заняла Галицию. Но, тем не менее, общество было настроено против власти, и поэтому всё очень сильно изменилось. Это нам говорит о чём? О том, что каким бы Путин не был диктатором, он зависим от общества. Проблема и трагедия российского общества в том, что оно находится в состоянии моральной катастрофы. Люди, которые принимают войну или не хотят видеть, что происходит, безусловно идут на очень серьёзный компромисс со своей совестью, и пока этот компромисс выбирает большинство россиян внутри страны, путинский режим будет продолжаться. Когда они изменят свою точку зрения, путинская Россия слиняет за два дня, так же, как слиняла николаевская Россия.

Чего вы больше всего боитесь?

— Лично я боюсь угроз и репрессий, которые могут затронуть моих родных, оставшихся в России. То, что я не буду держать язык за зубами, было понятно ещё тогда, когда я находился в России. Я участвовал в протестной деятельности и подвергался административным арестам, даже было уголовное дело, по которому я проходил свидетелем. Очевидно, что эмигрировав я продолжу свободно высказываться и описывать ситуацию так, как я считаю нужным. Безусловно, я понимаю, что режим ужесточается, а учитывая то, что я делаю и говорю, это может затронуть моих близких, которые до сих пор находятся в России. Я переживаю за их судьбу.

Что вселяет надежду?

— Меня обнадёживает то, что я уже сказал, отвечая на предпредыдущий вопрос — то, что путинская Россия не вечна, что она меняется и, в принципе, может измениться, ведь потенциал для изменений в России есть. Я не верю в то, что Россия может одномоментно стать развитой западной либеральной демократической страной, этого не произойдёт, но то, что Россия может стать другой, в этом я абсолютно уверен. Россия может начать долгий и тяжёлый путь трансформации перехода к новому качественному состоянию. А то, что путинская Россия не вечна, в это я не только верю, но я это знаю. Сколько Путину отмерено? Даже если 10-20 лет, в любом случае это закончится. Поскольку в России персоналистский режим, то мы все понимаем, что как только уйдет первое лицо, то в любом случае начнутся перемены.