Светлана Кошкарева: «Сторонники войны окажутся на скамье подсудимых»

Светлана Кошкарева — руководитель проекта «Нюрнбергский процесс 2.0» Это инициатива по сбору цифровых свидетельств о поддержке вторжения России в Украину простыми россиянами для последующих люстраций. Сейчас в базе «Нюрнбергского процесса 2.0» уже больше 16 тысяч человек.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Лана, я живу в Канаде с 2013 года, то есть уже 11-й год я не в России. Я мама, в первую очередь, а по профессии я журналист. Я работала на телевидении, затем я работала пиарщиком, и сейчас я работаю на правительство Канады и делаю интервью с гражданами Канады, с канадскими бизнесменами на английском и на французском языке. И как волонтер я занимаюсь рядом проектов, которые посвящены Украине и России.

Когда и почему вы уехали из России?

— Из России я уехала в 2013 году, в июне, и причина, по которой я уехала — это была не «колбасная эмиграция», потому что для меня отъезд был связан в первую очередь с потерей моей профессии. То есть последние 8 лет в Москве я работала в страховых компаниях как директор по связи с общественностью, и в первую очередь главным мотиватором для смены страны и получения нового для меня гражданства было будущее моих детей, поскольку я четко понимала, что тот политический режим в России, который мы называем диктатурой, будет развиваться. У меня было четкое понимание, кто у власти, зачем эти люди пришли, и я понимала, что будет большая война. И поскольку я мама мальчиков — я уезжала с тремя мальчиками, в Канаде у нас родился четвертый мальчик — для меня ключевым критерием была их безопасность, то, как я могу помочь им состояться в новой жизни. Поэтому сценарий, который подходит большинству представителей российской элиты — остаться в России, зарабатывать деньги, а детей послать куда-либо еще, чтобы они там получали западное образование — этот вариант мне категорически не подходил. Мне важно было помогать моим детям максимально адаптироваться в новое для них общество.

Что из себя представляет проект «Нюрнбергский процесс 2.0»?

— Это инициатива моих друзей из России, которые, как мы это называем, решили составить список всех, кто поддерживает войну России в Украине и делает это публично. Идея возникла, так сказать, в народных недрах, и в феврале 22 года, мои друзья, мои знакомые попросили сделать веб-сайт. Им важно было, чтобы это был домен, который не находится на территории Российской Федерации, потому что у них, так же, как у меня, не было иллюзий, куда это все движется. Соответственно, этот проект был ими инициирован. Была задача находить публичные свидетельства. То есть мы в проекте говорим только имя и фамилию. Вот я Лана Кошкарева, я живу в таком-то городе, моя дата рождения такая-то, и я поддерживаю войну, — например, сошла с ума и поддерживаю войну России в Украине — соответственно, вот моя прямая цитата: «Я такая-то\такой-то поддерживаю войну, потому что… Я агитирую всех остальных, кто еще сомневается, чтобы они тоже пошли со мной поддерживать». Формат этого проекта — это, конечно же, сбор доказательств для последующего исполнения — не поверите — Уголовного кодекса Российской Федерации. То есть это прямые призывы к войне, геноциду, акту военной агрессии. И на основании статьи Уголовного кодекса Российской Федерации — есть такая прекрасная статья, и там есть срок тюремного заключения и конфискация имущества — суд решит, на сколько заключить и сколько чего конфисковать. Для этого нужно всего лишь провести лингвистическую экспертизу и доказать, что этот человек призывает [к войне], у нас есть его прямая речь в формате текста либо видео, он это, как правило, гордо постит в социальных сетях либо публикует на странице своего аккаунта. Мы стараемся сохранять эти доступы к аккаунтам, хотя мы, конечно, понимаем, что большая вероятность, что это будет удалено впоследствии, когда они уже достаточно нагордятся войной. И тем не менее — интернет все помнит. Ну, представьте, что если бы в период нацистской Германии существовал интернет и мы могли все записывать. Вот это и есть «Нюрнберг 2.0». Мы просто их записываем.

Где можно ознакомиться с базой данных «Нюрнбергского процесса 2.0»?

— Мы — не поверите — ведем это в Телеграме, потому что это самая на сегодня удобная форма связи и размещения этой информации. У нас есть Телеграм-канал, который называется «Нюрнбергский процесс 2.0» и там мы размещаем имя, фамилию, отчество, дату рождения, город проживания и прямую цитату. Как правило, это или видео, или фотография с текстом, с принтскрином с аккаунта и прямой ссылкой на аккаунт. У нас на сегодня уже больше 16 тысяч таких свидетельств от граждан Российской Федерации. Что характерно, они могут жить не только в Российской Федерации, это могут быть представители диаспор, которые живут за рубежом, но продолжают, так сказать, гордиться этим актом военной агрессии, геноцида и радостно поддерживают политику России в Украине. И, не поверите, у нас там есть даже граждане Украины, которые поддерживают войну России в Украине. Мы тоже их записываем. Конечно, в Украине есть масса прекрасных проектов — проект «Миротворец», мы тоже его знаем — но у них немного другая структура, у них другая задача. Мы знакомы с рядом других российских проектов, которые называются «Коричневая тетрадь», «Список Путина»… В общем, много разных версий того, как люди пытаются сделать подробную фиксацию всех поддерживающих путинский режим. И мы, конечно же, с огромным уважением относимся к подобным проектам, для нас это очень важно.

Есть ли у «Нюрнбергского процесса 2.0» юридическая экспертиза? Могут ли собранные вами цифровые свидетельства лечь в основу реальных обвинений?

— Я спрашивала юристов из госструктур, которые занимаются ровно этим же на территории Республики Украины. Они записывают подобные кейсы и доводят их до решения прокуратуры Республики Украина, в основном они занимаются пропагандистами или людьми уровня депутата Государственной Думы Российской Федерации. Когда я была в Киеве в 2022-2023 году, то я спрашивала юристов, которые работают на госорганы в Украине и ведут похожие дела. В Конституции и в Уголовном кодексе Украины есть статья о призыве к военной агрессии, геноциду и пропаганде войны, и я спросила: как же с юридической точки зрения провести экспертизу? Мы обсудили, что нужна лингвистическая экспертиза, они рассказали, какие эксперты есть у них. Я спросила: как бы они мне посоветовали применить вот эту базу доказательств? Они сказали: «Ну, ладно, будем честны с тобой, у нас на это ресурса нет. То есть мы не можем даже выбрать что-то самое вкусное, красивое и горячее из твоего списка и заниматься вот этим библиотекарем, директором школы, главным врачом больницы, депутатом местного законодательного собрания». То есть их эти люди, мягко говоря, не интересуют, их интересует что-то покрупнее. Проводится лингвистическая экспертиза, в которой доказывается, что человек от первого лица говорил: «Я поддерживаю, я призываю, я хочу, чтобы Россия победила. Украина сильно не права, Россия права». И это приводит к заведению дела, сбору доказательств. Что для этого нужно? Нам нужно знать адреса этих людей, где они проживают на территории Российской Федерации. Вот с этим у нас пока затык. Но есть методы, которые называются «изучение открытых источников», и, в принципе, установить адрес для открытия уголовного дела. На территории Российской Федерации дело мы открыть не можем — только на территории Республики Украина, и даже для открытия дела на территории Украины нужен адрес или прописки, или фактического проживания. Зачем это нужно? Чтобы опубликовать в открытых источниках, в медиа на территории Украины тот факт, что этот человек призывал к войне, к геноциду в отношении украинцев и чтобы это стало публичным. И без его участия судебные органы Республики Украина, прокуратура и суд могут вынести решение заочно. Конечно же, мы говорим о люстрациях — я не говорю о поражении в правах, я не говорю о каких-то отдельных Нюрнберге или Гааге, потому что это все международная юрисдикция, мы же с вами понимаем. Такого трибунала по войне России в Украине пока нет, и мы не можем быть на 100% уверены, что он появится. Потому что есть огромная сложность, связанная с тем, что Россия не ратифицировала и не признает юрисдикцию Международного уголовного суда. Грубо говоря, мы все радуемся тому, что Путин у нас в розыске, но формально Россия не обязана выдавать своего правителя, который, конечно же, нелегитимен, потому что Россия как государство не признает юрисдикцию Международного уголовного суда.

Вы верите, что сторонники войны из вашей базы окажутся на скамье подсудимых?

— Конечно — когда в России поменяется власть. У меня хорошая генетика — украинская, польская, у меня смешанные корни. Многие мои предки не дожили, кто-то был застрелен, кто-то на каторгу пошел, а я вот как-то планирую дожить. У нас здесь в Канаде очень хорошая социальная система, прекрасная медицина, поэтому у меня еще 50 лет впереди. Я 50 лет планирую активно готовить этот процесс. Что мы можем сделать? Мы можем активно приближать смену власти в России. Есть такая замечательная общественная структура, которая называется «Антивоенный комитет Российской Федерации». Мы, диаспоральные организации, входим в «Антивоенный комитет Российской Федерации», там есть много уважаемых людей, не только лидеры общественного мнения, которые недавно выехали из России, но и люди, которые, как я, давно живут и имеют гражданство еще в какой-то другой стране. То есть диаспоральные организации — это совершенно отдельный пласт россиян, который обладает уникальными характеристиками. Это люди с измененной ментальностью, мы не верим в вертикаль власти, поскольку мы достаточное количество времени прожили за пределами Российской Федерации. Более того, у нас у всех могут быть совершенно разнополярные политические взгляды, но для нас есть главная цель, и это не «Прекрасная Россия будущего» — простите, я в нее тоже не верю, что она магическим образом у нас откуда-то возникнет и вот, вау, супер, она у нас нарисовалась. Это огромная работа, такого не бывает, тем более в такой огромной стране, самой большой по территории, с населением… Население подкачало, маленькое количество населения: мы уехали, еще другие миллионы отъехали в последние 10 лет. Ну как-то неблагоприятная страна для жизни, небезопасная. К сожалению, Россия — страна с вертикальным управлением. Мы не должны испытывать иллюзии, что это сейчас быстренько станет демократией, так не бывает. Конечно же, это придется реализовывать в случае, если власть поменяется, если к власти придут люди, которые захотят делать люстрации. Мы с вами прекрасно понимаем, что не был люстрирован КГБ как преступная организация — то, что мы сейчас имеем, это потому, что он не был люстрирован. Не была люстрирована КПСС, потому что там все те люди, которые пришли к власти в России. И нам сейчас сообщают как огромную новость в ВК, что эти люди руководили Российской Федерацией в ее новом качестве, и они не были люстрированы, к сожалению для нас. И не было сказано, что вот Вася, Коля и Петя, они виноваты, и эту организацию, то есть «Лубянку», нужно перепрофилировать, закрыть, не позволять им заниматься разведкой, они не имеют права заниматься ничем, что связано с госуправлением. Тогда бы мы получили совершенно другую картину на территории Российской Федерации, но эти люди, к сожалению для нас, управляют сегодня Россией.

Как пополняется база публично призывающих к войне?

— У нас есть бот, у нас есть электронная почта — пожалуйста, зайдите на сайт, напишите нам, если у вас есть защищенная почта, с которой вы можете писать и вас никак не могут сдеанонить с нее. Мы раньше принимали информацию в Telegram-бот, но мы ушли сейчас от этой практики, потому что товарищ майор, наши доблестные органы могут взломать любой Telegram-бот и увидеть пользователя, который туда что-либо отправлял, и его деанонимизировать по IP, по его нику в Telegram. Это очень легко сделать, и завести на него прекрасные уголовные дела. Мы ушли от стратегии работы с ботами, хотя коллеги из IT могут сказать, что это не так, что можно обезопасить себя. Но давайте пользоваться почтой Proton, она безопасная. Перед тем, как вы будете присылать нам ваших, так сказать, односельчан, людей из вашего города, я бы вам посоветовала зайти в наш Telegram, «Нюрнбергский процесс 2.0», и там есть такая кнопочка «поиск» — поискать по имени, фамилии, отчеству или по должности, городу, убедиться, что их там точно нет, чтобы не дублировать. И более того, у нас есть очень простая инструкция: нам нужны имя, фамилия, отчество, дата рождения, город, должность. То есть если он пекарь, то прямо так и пишем: «пекарь». Главное, прямая ссылка на источник, чтобы это не было ни цитирование, ни репост на его аккаунте, желательно, конечно же, на видео, чтобы человек, потом не мог отказаться… Конечно же, они будут говорить: «Меня заставили, меня страшно мучили».

Возможно ли правоприменение вашей базы данных на территории демократических государств: Стран ЕС, США, Канады?

— У нас есть очень интересный случай, вот прямо в моем городе, я вам отправлю, у нас был такой человек, царство ему небесное, потому что он уже не с нами. Он жил в городе Эдмонтон, в Канаде, сам он родом из Магадана, очень активно призывал всех окружающих ненавидеть украинцев, которые живут рядом с ним. У нас есть законодательство о hate speeches, то есть, прямо вот пятиминутка ненависти. К нему приезжала несколько раз полиция, но он продолжал вести свои стримы в Телеграме, в Ютубе, собирал донаты на Донбасс. Это демократическое государство, и человек, если он не убил никого в Канаде, имеет право выражать свои взгляды, даже если они в поддержку войны, акта военной агрессии, геноцида украинцев. Человек поехал в свой Крым и там стал дальше спасать русских, но что-то пошло не так и, в общем, он уже не с нами. Он на мотоцикле ехал на огромной скорости и врезался, вылетев на встречную полосу. Что касается Европы, есть случаи в Германии, когда гражданка Германии пламенно призывала к русскому миру в Германии. Против нее был открыт судебный процесс. Она жива, и она пытается бороться с государством Германией за право высказывать свои политические взгляды в поддержку власти в России. И у нее успешно получается, ничего с ней там сделать не могут, выслать ее не могут. Ее штрафуют, на нее открывают судебные иски, она радостно бежит, их закрывает — у нее хорошие адвокаты. Ну, в общем, это дорога в никуда, к сожалению. Мы внимательно наблюдаем за этими людьми. Я знаю, что у нас есть замечательное подразделение спецслужб Канады, которые тоже за ними наблюдают, там очень внимательно записывают всех.

Кто, в основном, люди, которые попали в вашу базу данных?

— Это люди, которые приняли решение. Вот у меня есть мама, она живет в городе Иркутске — здравствуй, мама. Мама мне позвонила 24 февраля 22 года, когда мы тут все сидели, наблюдали за тем ужасом, что делают Вооруженные силы Российской Федерации. Ну, конечно же, все понимали, что происходит и что будет дальше, было примерно понятно, что если их не остановить, они пойдут дальше и, возможно, дойдут до городу Парижу. Мама сказала: «Ну, что ты, война это хорошо и правильно, они бы на нас все равно напали, это же НАТО, оно нам угрожает». И все мои попытки привести это к каким-то логическим выводам, разобраться, кто на кого напал, кто кому где угрожал, как работает пропаганда, на напоминания о том, что я журналист, что я призываю ее не доверять тому, что сообщается государственными органами власти на территории Российской Федерации, поскольку это не имеет никакого отношения к суровой действительности — все эти призывы были проигнорированы. Это, оказывается, у меня измененное сознание, поскольку я живу в Канаде и я не понимаю, что уже на самом деле происходит. Мама сказала: «Война это хорошо и правильно». Единственный ответ человека, который хочет сохранить свою здравую психику — это не общаться с сумасшедшими. Поэтому, отвечая на ваш вопрос «кто эти люди?», это люди, которые сделали свой свободный выбор. Извините, их никто не заставляет это говорить, они это делают, потому что они это хотят делать. Иногда, конечно же, мы должны признаваться себе, что они могут потерять работу, их могут отлучить от кормушки, они могут лишиться госконтрактов, они сотрудники ведомств, или они представители некоммерческой организации, или ветеранской, или какой-то там национальной организации татар, украинцев, белорусов на территории России, то есть они зависят от власти. Конечно же, это простые люди, граждане России, которые зависят от власти. Что происходит с гражданами России или Украины, которые не живут в России, и почему они поддерживают войну в Украине, хотя им ничего не угрожает? У меня на это ответа нет. Но я думаю, что это тоже их свободный выбор, и они решили, что они как общественно активные люди будут это говорить, будут это поддерживать. Ну, что, это их право. Опять же, отвечая на ваш вопрос, мы не можем никак их наказать, но мы можем за ними наблюдать, записывать.

Отводите ли вы какую-то роль покаянию как важному элементу предстоящей работы по осмыслению войны? В чем оно должно будет проявляться?

— Оно уже происходит, оно уже проявляется на примере тех людей, которые сегодня помогают Украине. Поскольку мы знаем, что многие граждане Российской Федерации, в том числе давно живущие за рубежом, отрицают формат «коллективной вины». Они говорят: «Ну, это не существует, это власть, это Путин, оно само, а мы вот как-то отдельно». То есть мы — это не оно, оно — это не мы, мы отдельно. Давайте я расскажу про себя. У меня бабушка с Черкасс, то есть она родилась в Смеле, в возрасте 8 лет они уехали, потому что им НКВД сказал, в город Тобольск, и она не говорила на русском, она говорила исключительно на украинском, потому что ее папа был учителем украинской мовы и преподавал в разных школах в Республике Украина при Советском Союзе. И в Тобольск он попал, поскольку НКВД, то есть Российская Федерация, то бишь Советский Союз, простите, чистили наиболее сознательных, сильных украинцев, которые им очень сильно мешали устанавливать советскую власть. Ей 98 сегодня, папу ее убили в 37-м, и я на этих историях выросла, понимаете. То есть для меня покаяние началось с детства. У бабушки всегда был один вопрос: «За что? За что вот это нам все?» Отца расстреляли, потом убили старшего брата точно так же. Для меня это история про личное покаяние, про понимание своего места вообще во всей этой истории с Украиной, как Советский Союз уничтожал народы, которые плохо подчинялись, куда и откуда их перемещали, как их пересылали из одной части Советского Союза в другую, чтобы они там не особо сопротивлялись. Кто-то сам ехал, конечно же, кто-то не по своей воле, кто-то у стенки стоял и, значит, уже не жил после этого. Поэтому, когда это все началось, я почувствовала после слов моей мамы, что «война — это хорошо и правильно», что-то нехорошее. У меня было несколько просроченных паспортов Российской Федерации: поскольку я туда не езжу, паспорта я не возобновляю, У меня есть друзья с Беларуси, с Украины, они говорят: «Лана, что делать?» Я говорю: «Ну, вот, смотри, как хорошо горит». И это очень сильно освобождает, когда горит паспорт — это олицетворение того, что государство тебя, извините, имеет, что ты гражданин этой страны. И когда мой паспорт горел, он горел один раз в Канаде, второй раз я в Киеве сожгла, и бабушка у меня живет давно уже не в России, в Таиланде живет, родственники туда уехали на пенсию, так оно горело еще в Таиланде. Это такой символический акт, тебя прямо сразу пропускает, и вот, пропал паспорт, загорелся. То есть это для меня не покаяние, но освобождение. Для меня покаяние — это освобождение от влияния. Конечно же, я все еще считаю себя россиянкой, я не собираюсь отказываться от гражданства, но моя роль как россиянки — это помогать Украине сегодня победить Россию, поскольку то, что сегодня делает Россия в Украине, то, что она там представляет, то бишь пресловутый «русский мир» — ужаснее этого могут быть только преступления нацизма в отношении всех остальных народов и национальностей, которые уничтожала власть, созданная Гитлером. И я думаю, что пример послевоенной Германии — это то, что нам нужно пережить, и те немцы, которые во время войны помогали евреям и всем остальным нациям, уничтожаемым Гитлером — полякам, русским — это наш пример для подражания. Поэтому мы покупаем для Украины то, что нас просят ребята с передовой. Если они нас просят дрон, мы покупаем им дрон, если они просят нас «Старлинк», мы покупаем им «Старлинк». Потому что эти люди сегодня на переднем краю борьбы с режимом, который сделал Россию страной-агрессором. Для нас другого ответа на вопрос о покаянии сегодня не существует.

Как вас принимали в Украине, зная, что вы россиянка?

— Меня в Украине принимали как человека, который приехал помогать. У меня в паспорте, написано «место рождения: город Омск». В канадском паспорте пишется место рождения. Когда я въезжаю в Украину, я разговариваю с людьми, которые смотрят на мой паспорт, на английском.Люди, Представители государственных органов Республики Украина, я знаю, что они обязаны уметь разговаривать на английском. У меня всегда с собой есть волонтерское письмо, в котором сказано, что я везу что-то в помощь Украине, поэтому ко мне в Украине никогда никаких вопросов не возникало. Я говорила всегда, я розумію українську мову, та не розмовляю, то есть по возможности я говорю на украинском. Если я могу как-то односложно отвечать, я понимаю, согласно своему диплому филолога и влиянию старославянского языка, я понимаю 90% что говорят на украинском. Отвечаю я односложно, потому что я учу украинский язык. Если была необходимость, как правило, в большинстве случаев, общаться на русском, у меня нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах никаких проблем не было. Было один или два случая во Львове, я была во Львове один раз, это были какие-то бытовые совершенно такие сиюминутные вещи, связанные с тем, что люди реагировали на русский как-то в транспорте, потому что мы были с друзьями там, и они могли что-то сказать, какой-то диалог у нас возникал. Но в любой непонятной ситуации, в какой-то ситуации, которая как-то потенциально может перерасти в конфликт, я спокойненько достаю канадский паспорт, перехожу на английский, говорю: Sorry, I’m still working on my Ukrainian. So that’s why I’m here, I’m volunteering. So can you please take it easy, relax and do not stress yourself.

Что было для вас самым шокирующим впечатлением в Украине?

— Ну, Харьков. Харьков, бомбежки Харькова. Потому что я была в Харькове в начале августа 22-го года. Нас принял замечательный, потрясающий еврейский дедушка, который не хотел уезжать, и мы с моей подругой из Донецка, она родом из Донецка, она тоже живет в Канаде, дольше, чем я, в Монреале. Ее семья была в оккупации на тот момент и брат ее служил в Харькове. То есть их семья разделена была на тот момент и мы поселились. Благодаря ему мы жили в безопасном районе, дедушка нас принял, и моя задача была уговорить его уехать в Канаду к его родственникам. То есть я ему буквально привезла чемодан и сказала, что ваши родственники вас ждут, вот вам чемодан, нужно собираться и ехать, потому что зима трудная будет с 22-го на 23-й год, были действительно бомбежки. Ну, район был тихий, но мы понимали, что по расписанию бомбят. А на тот момент, в принципе, такого сильного ПВО в Харькове не было, ты просто живешь и понимаешь, что оно может в любой момент прилететь туда, где ты спишь, и ты как-то очень чутко спишь. Потом, утром, выходишь, вечером возвращаешься, мы ездили, смотрели самые разрушенные районы Харькова, Северная Салтовка, иы были на вокзале, там у них есть такой хаб-вокзал, где собирается вся гуманитарка. Познакомились с волонтерами, с украинскими, мы говорили с ними много, и с военными встречались. Дворы полные детей в августе 22-го года под обстрелами высокоточных ракет произвели на меня самое большое впечатление, потому что я же мать. И вот эти дети, играющие в мячик и мирно качающиеся на качелях, когда в любой момент на них может прилететь то, что прилетает, и их убить в одну секунду, это для меня, наверное, огромное, чудовищное потрясение, что люди не уезжают. Для меня нет разделения на «вот там что украинцы», «а какое у тебя украинское прошлое». Для меня есть люди, которые травмированы, такие же мамы, как и я, им больно. Они могут хотеть сохранить жизнь своих детей, могут действовать, простите, как самоубийцы иногда, и это вызывает у меня чувство боли очень глубокое, и то, что я делаю, все проекты, в которых я участвую, и которые я вижу, как очевидец, эти проекты, они для того, чтобы эту внутреннюю боль чувствовать меньше, потому что это в чистом виде психотерапия.

Чего вы боитесь?

— Ну, что это будет больше, война большего масштаба. Мы видим эти системы двойных стандартов, и мы видим, что это политика сдерживания ядерного агрессора, которая в последние десятилетия применяется зарубежными нашими прекрасными странами, лидерами мировой политики, она привела к тому, к чему она привела, и это хрупкое равновесие, да, оно может в любой момент нарушиться. Мы не знаем, будет это именно ядерная война, я надеюсь, что нет, но то, что вы видите в последние три года, что серия локальных конфликтов, которые, конечно же, никогда не прекращались в истории человечества, становится всё более агрессивной, и ключевым критерием в их разжигании является пропаганда с обеих сторон. Я как человек с образованием журналиста хорошо понимаю, как эта гибридная война работает. К сожалению, здесь нужно быть предельно осторожным, и очень много, конечно же, зависит от выборов США этой осенью, что там решат, кто придёт к власти. Я боюсь, что мои дети будут участвовать в этой бесконечной войне, которая не всегда в зоне боевых действий, иногда она в голове у людей, и многим людям, слишком многим людям эта война выгодна.

На что вы надеетесь?

— Гуманизм и здравый смысл, что человечество сможет, как там есть такое выражение: бабло побеждает зло. Но что-то плохо как-то пока справляется, пока наоборот. Гуманизм, я имею в виду, что будет больше женщин в политике, потому что, к сожалению, сегодня то, что мы видим, те решения, которые принимаются в международной политике, это в чистом виде мужские решения. Никто абсолютно не думает о ценности человеческой жизни, даже если сообщается о том, что думают, то по факту нет. И то, как пострадала Украина, как пострадали мои друзья, мамы, дети в Украине, с которыми я каждую неделю разговариваю на чистом английском языке, и они делятся со мной, что они чувствуют. То есть, конечно, то, что мы с ними разговариваем, мы разговариваем во многом о травме, мы говорим о том, как они травмированы. И я не стесняюсь им сказать о том, что я травмирована этим не меньше, чем они. Для меня именно эта возможность диалога, именно эта возможность обмена. Правда, — это и есть гуманизм. И я надеюсь, что у нас будет больше, извините, возможностей повлиять на решения, повлиять на то, как власть, которая сегодня в странах-участниках конфликта, в том числе в странах НАТО… Давайте не будем опять же себе врать, НАТО вовлечено в это, и не только денежно, не только материально. К сожалению, вынуждено оно стоит на пороге принятия каких-то более серьёзных решений, и мы не знаем, что лучше. Мне кажется, очень страшно это то, что здравого смысла-то нет. Меня это очень пугает, поскольку… Ну давайте так, для международной политики это военный конфликт такого уровня — это не в первый раз проблема. А то, какая сегодня расстановка сил, для меня она лишена здравого смысла. Я не понимаю почему-то, что такое количество умных людей находится в таком идиотском положении.