«В первый день войны в моём дворе стоял танк»

В нашу редакцию написала Дэня (имя вымышленное). Она живёт в Донецкой области. Дэня рассказала о том, как переживала первые дни вторжения российских солдат и о том, как война повлияла на её семью.

— Когда началась война, мне было 11 лет. Нас начали «освобождать» первыми, поэтому уже в самый первый день в моём дворе стоял танк с флагом РФ, они стреляли прямо с нашего двора. Я помню, как в темноте, под фонариком, рисовала на листке А4 рисунок с двумя флагами — России и Украины. Я писала сразу на двух языках, что эти два народа братья, что нам не нужна война. Но, конечно, никто не стал бы слушать ребёнка. Я показывала его только отцу. Он оценил, но попросил спрятать.

В самые первые дни мне начали внушать, что Украина хотела снести наш район и построить на этом месте «базы НАТО». Я была мала и наивна, поэтому легко поверила, тем более что это говорила мама. Моя мама — жуткая патриотка: у нас дома резко появились российские флаги и другие символы. Мама могла в любой момент включить на всю громкость гимн России или новости Первого канала. С самого начала нас заваливали подарками (и до сих пор продолжают), и я радовалась, говорила, что при Украине такого не было.

Я наблюдала за вторжением. Помню, было 3 часа дня, и перед самым заездом танков мама ушла в магазин. Увидев технику, я сразу начала набирать маму, но случайно ошиблась номером и позвонила двоюродной сестре. Когда всё же дозвонилась до матери, она холодно сказала что-то вроде: «Да всё нормально, сейчас приду».

Многое помню размыто, но отчётливо — момент, когда в наш дом прилетел снаряд. Нашу квартиру не задело, но три центральных подъезда сгорели полностью. Взрыв был «двойной», потому что дом как раз заправляли газом. В квартире в тот момент был только отец, ведь мы за пару дней до этого перебрались вниз посёлка, к родственникам. Мы сидели в маленьком погребе, который изначально был предназначен для хранения закаток. Там было сыро, холодно, гремело так, что всё дрожало. Я быстро подхватила простуду, температура поднялась до 39. Когда вспоминаю это время, у меня снова начинают болеть ноги — так же, как тогда, от холода. Я даже спала в том погребе.

Но особенно запомнилась первая ночь в доме у родственников: мы с сестрой бесились под одеялом, а когда наконец улеглись, перед глазами вдруг ярко сверкнуло, и прогремел сильный взрыв. Не знаю, что именно это было, но помню кучку людей у лестницы вниз и крики взрослых: «Быстрее, прячьтесь!». Мы пробыли там ещё неделю, а потом нас с сестрой отвезли к бабушке в соседнее село. Там было чуть лучше. Самый большой плюс — дом можно было топить. У бабушки было теплее, чем в прошлом «месте пребывания». Переносила я всё это с трудом, но старалась искать позитив: даже зарядку по утрам делала. Правда, просыпалась очень рано — в 4 утра. И каждое пробуждение сопровождалось тревогой: тишина стала казаться чем-то ненормальным, пугающим.

Но тогда я всё ещё повторяла чепуху о том, что Россия пришла нас освобождать. Бабушка слушала меня и улыбалась — у неё было то же мнение. (Не знаю, как у сестры тогда хватило терпения всё это выдерживать).

Только благодаря моей лучшей подруге с меня постепенно сошла эта пропаганда. Мы учились в одном классе. Мы начали это обсуждать, делиться информацией. Я ужасно благодарна ей за то, что она продолжила со мной общаться, даже когда я под влиянием мамы носила одежду с буквой Z. Она просто терпеливо ждала, пока я сама замечу, что что-то не так, а потом помогла окончательно открыть глаза.

В школе у нас тоже везде пропаганда: постеры, новые «патриотические» уроки. Абсолютно на каждом уроке «о важном» нам промывают мозги, говорят о войне. Мне противно и больно, мне не хочется ходить в школу, но я понимаю, что нужно хотя бы какое-то образование. С этой войной мои родители поссорились: папа был за Украину, мама — за Россию. Из-за войны я потеряла отца, нет, не в прямом смысле. Он просто ушёл из семьи. Да, я пыталась вернуть общение, но мне слишком больно на него смотреть, больно понимать, что теперь он, как и мама, может говорить только о войне.