Ирина Непполайнен: «Путин на экране вызывает у меня матерный рефлекс»

Ирина Нипполайнен — пенсионерка и гражданская активистка из Карелии. Родилась в городе Сегежа, в нем и прожила почти всю жизнь, за исключением лет, когда училась в Москве на инженера-технолога швейных изделий. 20 лет работала учителем, была секретарем избирательной участковой комиссии, занималась зоозащитой. А еще — выдвигалась кандидатом в депутаты карельского ЗакСа и администрировала в соцсетях городскую группу на 7000 подписчиков.

Критиковала власть, войну, делала репосты объявлений о митингах. Из-за активности в ВК в марте 2023 к Ирине пришли люди из ФСБ. В постановлении значились «публичные призывы к осуществлению деятельности, направленной против безопасности государства» (ч. 2 ст. 280.4). Грозил срок. Ирина вместе с подругой Анной Трусовой решила из страны бежать. История пенсионерок-эмигранток — в новой серии проекта «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Ирина Непполайнен, девичья фамилия Гужеева. Я родилась и всю жизнь прожила в Карелии в маленьком городке Сегежа, за исключением учебы в Московском технологическом институте. По диплому я инженер-технолог швейных изделий. Я работал в этой профессии с начала 90-х, но потом ушла в декрет. Возвращаться из декрета в службу быта уже было не возможно. После я 20 лет проработала учителем и еще где-то 10 с лишним лет методистом.

Вы выдвигались в депутаты законодательного собрания Карелии. Почему вы решили стать гражданской активисткой?

— Я думаю, что уже не меньше десяти лет назад я заметила, куда все катится, куда катится телевидение. Вот есть рвотный рефлекс, а есть матерный рефлекс. Я, интеллигентная женщина, работник образования, но как только на экране появляется Путин, у меня просто физически начинается матоизвержение, извините. То есть я матерюсь в экран со страшной силой, и не могу иначе. Это уже реакция организма на всю эту ложь, на весь этот беспредел. Законы, которые принимались, ухудшали нашу жизнь, например, предприятия платили налоги не там, где работали, а там, где были зарегистрированы, поэтому все уходили в офшоры и в Москву. Я видела, что в нашем городе ничего не делается. У нас жилье не строилось уже 30 лет. Карелия вокруг меня просто загибается, сплошная нищета и разруха. В Петрозаводске 250 тысяч населения, а в Сегеже, втором по численности в республике, 22, а когда-то было 50. У нас полгорода ветхого жилья, неремонтирующихся очистных сооружений, разрушающейся коммуналки, и ничего не делается, кроме создания партий и дутого величия. Я не молчала, где могла — говорила, обращалась в администрацию, но получала в ответ отписки и отговорки. Нас варили как лягушек в теплом молоке, то есть очень постепенно. Причем официальная картинка была благостная. Я даже помню момент, когда мы сидели на работе за чаем, и я в какой-то момент сказала: «Видимо, уже некому, кроме меня». Я решила выдвинуться в кандидаты в депутаты законодательного собрания Карелии. Я вышла на депутата законодательного собрания Эмилию Слабунову, она яблочница, а я всю жизнь голосовала за «Яблоко». Я выдвинулась от них, чтобы не собирать подписи, но, оказалось, что не судьба. Нашим избирателям оказалась милее «Единая Россия». Я сама много лет работала секретарем участковой избирательной комиссии, я буквально вышла из комиссии перед тем, как самой податься в кандидаты в депутаты, и я видел, как голосуют люди. Я могу даже за весь город сказать — никаких фальсификаций у нас никогда не было, и их не нужно было делать. Потому что те, кто против, сидели дома и говорили «наш голос ничего не решает», а те, кто за или с советских времен, считали, что надо идти, моя мама в том числе. Я видела, как она замечала кандидата по телевизору и говорила: «Я буду за него. А этого я не видела». То есть важно, что скажет телевизор.

Что не так с россиянами, если они делают выбор, исходя из установок, сказанных по телевизору?

— Если бы я знала. Для меня это самое огромное разочарование за последнее время. Мне в жизни приходилось очень много разочаровываться в людях. Сначала ты ребенок, у тебя все взрослые хорошие, мама, папа, учителя, воспитатели, их друзья прекрасные люди. А потом во взрослой жизни начинается подлость, предательства, глупость. Я не знаю, как так получилось, но я каждый раз этому ужасаюсь. Голосование по поправкам — это прямо пятно на моей совести, после которого я уже ушла, но, да, я в этом еще участвовала как секретарь комиссии. Мы видим как голосуют люди, они при нас ставят галочки. Из 40 проголосовавших только одна женщина 40 лет спросила: «А почему мы голосуем за все поправки сразу?», ставим всего одну галочку. И молодые, и старые — все голосовали за. Один мужчина радостно прибежал и говорит: «Вот, наконец-то к врачу можно будет попасть». Это что, самое лучшее в мире советское образование? Это его плоды? Люди не умеют думать и анализировать. Это страшно. На самом деле, после убийств людей, это самое страшное, что произошло с людьми, то, что с ними сделали. Ну, как «сделали»? С нами-то они ничего не сделали. Видимо, дело еще и в них.

Как ваша жизнь изменилась после 24 февраля 2022 года?

— Сначала она вроде бы и не изменилась. Я, в отличие от многих, не помню этот день. Я помню, что мне звонили люди, которым, наверное, не с кем было поделиться этим. Они знали мою позицию, я давно выступала против Путина и его режима, поэтому они спрашивали меня: «Что делать?» Мы стали с ещё большей силой выступать в интернете. Я администрировала городскую группу на семь тысяч подписчиков. Мы думали, что мы сейчас всем расскажем, как на самом деле обстоят дела, и люди это увидят, узнают и нам удастся это изменить. Но нам поступали угрозы и агрессия с той стороны, нам не предлагали разбираться. А с нашей стороны были единомышленники, которые ставили лайки и писали в личку. Мне запомнился один человек, который меня триггернул. Мы играли в интеллектуальную игру «Брейн штурм», это что-то вроде Мозгобойни или квизов, мы уже пять лет играли в такое, и он подошел ко мне после игры, взял за локоть, и на ушко сказал: «Я вашу позицию разделяю и поддерживаю». Я не нашлась, что ему сказать сразу, но, честно говоря, меня тогда такая злость разобрала. Я подумала: «Ну, я женщина, я выступаю открыто, а ты мужик, и ты говоришь мне это на ушко? Тебе не стыдно поддерживать где-то в уголочке?» Из-за этого и происходят все эти злодеяния — потому что когда надо кричать, все сидят по уголочкам и шепчутся.

После чего силовики обратили внимание на вашу активность? Расскажите историю вашего преследования.

— Это было в апреле. Я сделала репост призыва выходить на митинг. Честно говорю, я это сделала для того, чтобы не потерять его и посмотреть потом, потому что это было видео с ютуба. Я даже на митинг не собиралась идти. Я делала тогда много репостов, потому что еще не было фейков и вот этого всего. Но эшники не дремлют: мне сначала позвонили, потом за мной приехали и меня привезли к следователю — это сын моей школьной подруги. Он говорит: «Я только исполнитель». Я говорю: «Вот такой вот исполнитель в 1938 году расстрелял моего прадеда карела». Но там было не достучаться. Мне дали копию протокола, и там была ошибка на ошибке. Были юридические ошибки и меня два раза назвали другой фамилией, где-то я была Непполайнен, а где-то Иванова — видимо, у них есть шаблоны. Там были такие грубые юридические ошибки, что дело вообще не должно было дойти до суда. Потом они про меня забыли, и я думала, что на совсем, но когда я выдвинулась в кандидаты в депутаты, мне начали приходить звонки и смс «где вы?» от этого следователя. Я вышла из дома, а он стоит у меня на ступеньках подъезда. Он вручил мне повестку и отправил в суд. Это был испанский стыд, а не суд. У меня был хороший адвокат, но он ничего не мог сделать против этого беспредела. Он перечислил все ошибки, все нарушения, но они это проигнорировали. Судья сказал: «Ну, и ладно». Я получила 20 тысяч штрафа за организация митинга, на который я не ходила и который не организовывала. Причем меня спросили, что я выберу — арест или штраф. Я не стала выбирать арест, мне не хотелось к ним идти туда ни в первый раз, ни во второй. Первый был административкой, а второй уже пострашнее. Это март 23-го года, к тому времени у нас уже были заблокированы первые страницы по решению прокуратуры. На новых страницах я уже меньше активничала и стала больше писать именно свое мнение. На первой странице у меня были в основном репосты. Я думала, что если умные люди уже все это сформулировали, то что я буду туда прибавлять? А тут я стала писать сама и ничего радикального не делала, даже больше осторожничала, потому что пошли дела за фейки и только сел Горинов. Аня — моя подруга, соратница по борьбе — отреагировала на начало войны очень болезненно. Мы обе активистки, впервые встретились по политическим мотивам на митинге за освобождение Навального. Когда началась война, это сблизило нас еще больше, потому что когда человек один, ему плохо. У меня был муж и собаки, а она была одна. Я ее пригласила гулять с нами и собаками. После очередной прогулки мы расходимся, я подхожу к подъезду, а там стоит машина. И дальше, вы знаете, все как в кино: из всех дверей выходят мужчины, я попыталась проскользнуть в подъезд, но не успела, они поднимаются за мной, заходят в квартиру и начинают мне зачитывать постановление суда об осмотре жилого помещения. Они не дали мне копию, но я переписала статью и ID, на который они ссылались. Оказалось, что это была старая уже заблокированная страница. Там все было очень радикально, статья про призывы и что-то связанное с безопасностью государства, 280.4. Я в подъезде сразу позвонила Ане, сказала, что ко мне пришли ФСБ. Это была ошибка, потому что, оказывается, они пришли за нами обеими. Она пришла и давай снимать это на телефон, а они: «Вы такая-то такая-то? Пройдемте». Они столпились в квартире, а я пошла раздеться в кухню, потому что там у меня стоял открытый и незапароленный ноутбук. Я уже везде это писала, но еще раз повторюсь: я спрятала его под диваном, а телефон успела выключить. Поскольку это был осмотр помещения, то они по этой процедуре не должны были ничего изымать, но адвокат мне сказал: «Сейчас суды на это не обращают внимания. На что они обращают внимание, так это на указки сверху». Мне говорят: «Покажите нам, чтобы мы не искали». У нас был компьютер мужа и мой старый компьютер, который даже из сети уже выключили. Он был совсем старенький, я давно на нем ничего не делала. Я сказала: «Это мой», и они стали все описывать. Я спросила: «Мне нужно присутствовать?», мне ответили: «Нет», и я пошла делать уборку, поскольку была сильная эмоциональная тряска, а муж на работе. Я решила, что меня сейчас уведут, а на кухне грязно — я с утра занималась рассадой, ведь впереди дачный сезон.

Почему вы решили уехать из России?

— Мои дети — две взрослые дочери — к тому времени уже жили в Финляндии. Когда началась война, они поняли, что в этой стране не будет будущего, и уехали. Они там учатся, работают и не собираются возвращаться. После обыска мы созвонились, муж вернулся домой, и мне все сказали: «Нужно уезжать». Там была статья, по которой могло быть до 15 лет, и, я не помню точно, но, по-моему, от пяти-семи лет был минимум. Мы не хотели сидеть в тюрьме и подвергаться унижениям, поэтому решили уехать. Через день мы уехали. Мы старались не светиться, это была практически шпионская операция. Мы очень удивились, что они не забрали нас сразу, но все равно мы не поехали на официальном транспорте, а заказали BlaBlaCar, причем не из Сегежа, а с трассы. У меня остались муж, собака и три кошки, и сейчас он один со всеми справляется. Мы приехали в Питер к Аниной подруге, но она очень боялась, что ее тоже привлекут за связь с нами, поэтому мои дети быстро дали нам контакты человека, который не знал нас, а мы не знали его, но он сказал: «Приезжайте и живите сколько хотите». Мы ему очень благодарны, потому что тогда были в шоке и стрессе. Потом мы поехали в Азербайджан, потому что не хотели покупать билеты на территории России. Мы наняли такси и из Питера поехали в Минск, в Минский аэропорт. Там мы купили билеты и полетели в Баку. Друзья друзей детей сразу же помогли нам подать документы на гуманитарную визу, и четыре месяца мы были в Азербайджане в ожидании. В Германию мы приехали 31 июля. Мы живем тут с 1 августа, так что скоро будет год.

Что самое тяжелое для вас в эмиграции? Чем планируете заниматься в Германии?

— Самое тяжелое — это немецкая бюрократия, потому что они постоянно что-то путали. У них есть свои алгоритмы, но человеческий фактор работает очень в минус. Я их понимаю, потому что протестные россияне — это капля в море от миллионов украинцев и южан из Сирии и Афганистана. Они хотели нас так же оформить. Мало того, что у нас гуманитарная виза по параграфу 22.2, но мы же еще и российские пенсионерки, а здесь мы еще не пенсионерки. Но, слава богу, есть хорошие люди. Я всем своим детям говорю: «В трудную минуту идите к людям». Хорошие люди, которые всегда помогут и что-то подскажут, есть. А чем мы планируем заниматься? Я, честно говоря, ничего не планирую, просто плыву по течению. Без языка очень трудно. Я учила в школе и в институте английский, поэтому здесь я начала с азов. Сейчас я потихонечку учу немецкий на волонтерских курсах. По поводу работы я тоже попыталась что-то делать, даже прошла пробный рабочий день. У меня есть квалификация швеи, и это была моя любимая работа из всего моего трудового стажа. Но пока что я без языка. Трудно ли? Возможно, но я отпустила эту ситуацию. Хотя, возможно, мне придется ее снова взять в руки, потому что я все-таки хочу сюда перетащить мужа. Если бы мы поехали сразу, то виза распространялась бы и на него, но тогда я сама не хотела уезжать. У нас в 90-е годы была возможность уехать в Финляндию по корням мужа, но мы не поехали. Мы, в общем-то, патриоты и любим свою родину. Мы всю жизнь прожили в Сегеже, я не хотела жить в больших городах. Мне очень нравится карельская природа, я очень скучаю по ней, и мой муж тоже не хотел уезжать. Нам по 60 лет, нам трудно отрываться от своих корней. Здесь все очень хорошо, мне все нравится, но я думала, что мы уедем на время, что что-то поменяется и мы вернемся. Пока что ничего не меняется, а жить порознь нам трудно и не хочется. Нашему браку скоро 40 лет и мы, сами понимаете, не собирались расставаться. Для того, чтобы я смогла его сюда получить на общих основаниях, мне нужно иметь здесь квартиру и работу, а ему нужен немецкий. В общем, мы будем работать над этим, и если ничего не изменится, то, я надеюсь, у нас все получится.

Что не так с Россией?

— Я много об этом думала. У нас не так с людьми. Может, это отрицательный отбор, воспитанное рабство, лишь бы не меня, этот «Премудрый пискарь». То, что писали Чехов и Салтыков-Щедрин о наших людях — неизменно, это применимо и сейчас. Это мое самое большое разочарование в людях. В 90-е я почувствовала и поняла свободу, мои дети выросли без пионерской организации, они выросли свободными, они смотрели, думали и все адекватно оценивали. А люди, которые выживали, ничего не почувствовали. У меня есть одна коллега, которая сказала: «У нас президент хороший, потому что наши дети хорошо кушают». Для людей свобода — не ценность, они не знают, что с ней делать. Они как жили на нижней ступени пирамиды базовых потребностей, так и живут. А хорошо кушать в свободе или несвободе для них значения не имеет.

Зачем Путину была нужна эта война?

— Для удержания власти. Как бы иначе он пошел на пятый срок? Хотя, я думаю, people схавали бы и с новыми поправками. Я всем рекомендую канал «Как у зверей», и там есть очень хороший ролик «Звериный оскал патриотизма». Этот ролик был размещен уже 9 лет назад на Ютубе, и у меня есть стойкое ощущение, что они взяли его за методичку и сделали все, как там говорилось, все как у обезьян. И там есть такая маленькая оговорочка: чем выше интеллект, тем меньше человек опирается на инстинкты. Телевизионное оболванивание дало свои плоды — интеллект и инстинкты.

Чего вы боитесь?

— Боюсь, как бы не случился 37-й год и не взялись бы за мужей и родственников врагов народа. Надо успеть решить свои семейные дела. Больше ничего не боюсь.

О чем мечтаете?

— О мире мечтаю, о воссоединении семьи, об интересной старости. По возрасту я уже отношусь к пожилому человеку, и смотрите как у меня меняется жизнь. Сейчас мне очень хорошо. Как какой-то древний философ говорил: «Если вы испытываете уныние, то вы живете в прошлом. Если вы тревожны, то в будущем. А если вы умиротворены, то вы живете в настоящем». Каждый мой день — хороший. Раньше я занималась генеалогией и находила интересные документы и факты из жизни моих предков. Я тогда сказала такую фразу: «Вот у них жизнь была интересной, а что будет у нас? Свидетельство о рождении, аттестат и свидетельство о смерти». И вуаля, что мне подкинула вселенная. Пусть будет интересно, но без таких потрясений. О чем мне еще мечтать? У меня взрослые и прекрасные дети, у меня прекрасная семья, я живу в хорошей, свободной стране. Я мечтаю об интересной жизни.

Не жалеете, что стали высказывать свое мнение и это обернулось бегством из России?

— Я уже отвечала на этот вопрос своей дочери. Она спросила: «Если бы ты знала, что все так будет, то ты написала бы, сделала бы все это?» Я ей сказала: «Если бы я этого не сделала, то это была бы не я».