«Родители радовались, когда Россия оккупировала Крым»

Денис — трансгендерный парень из Донецкой области. Два года назад эмигрировал в Германию. Сейчас ему 23, родился и вырос в Енакиево, откуда родом экс-президент Янукович и где традиционно пользовалась высокой поддержкой его пророссийская «Партия регионов». Какими видел события 2014 года он, 13-летний мальчик, каким запомнился Донбасс до них, и каким стал после, Денис говорит в проекте «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Денис, мне 23 года, я из восточной части Украины. Я родился в городе Енакиево и до 17 лет там жил. В 18 лет я пошел на вышку по психолого-педагогическому направлению и проучился там полтора года. Между дефектологом и психологом я решил выбрать психолога, потому что мне это направление более понятно. Я работал кассиром, курьером, плюс я горел написанием рассказов и писательством в принципе. Я решил, что мне это поможет лучше прорабатывать характер и персонажей. Я писал про выдуманные миры. Например, у меня есть сюжет, который был вдохновлён антиутопиями ещё в школьные годы, мне очень нравился этот жанр. Я много чего прочитал и придумал сюжет о том, как люди были порабощены некой иной разумной жизнью, были отстроены некие многоэтажки, только в более масштабном формате, без окон, без дверей, в которых люди были вынуждены постоянно работать за какое-то благо. Самое минимальное по количеству часов благо — это свет в комнате. Чем больше ты работаешь, тем больше ты получаешь благ.

Что представляла собой Донецкая область до 2014 года?

— До 2014 года у меня воспоминания исключительно положительные. Мы с родителями жили хорошо. Да, иногда были сложности с деньгами, но я никогда не чувствовал себя в чём-то ограниченным. Я очень хорошо помню, как в 2013 году мой отец вышел на хорошую зарплату. В Енакиево градообразующим предприятием является металлургический завод, но вокруг очень много шахт. Моя мама, по-моему, работала некоторое время на шахте, бабушки и дедушки тоже там работали. Евро 2012 года — это одно из самых важных событий для Донецкой области, потому что там отстроили очень красивый стадион и он до сих пор стоит. К сожалению, он не используется, но после 2014 года, после оккупации я пару раз проходил мимо, и когда стадион подсвечивается синим цветом, это безумно красиво. «Евро» для нас было очень важным. Я помню из детства, как даже в наш город за 60 километров от Донецка приезжали иностранцы. У нас возле дома англоговорящий мальчик играл в футбол. Мы как будто были частью Европы.

Русский язык притесняли?

— Наш регион по большей части русскоязычный. В моем детстве в моей школе был русскоязычный класс А и украиноязычный класс Б. Все зависело от родителей или от воли ребенка. Меня спрашивали, на каком языке я хочу учиться, и я решил пойти в класс А только потому, что там было больше знакомых мне по детскому саду детей. В обычной жизни мы говорили на русском языке, но все телевидение было на украинском. Мне кажется, благодаря мультфильмам и школьным урокам у меня был достаточно хороший уровень украинского языка. В принципе, если бы я оказался где-то на Западной Украине и мне бы пришлось говорить только на украинском, у меня бы это не вызвало никаких проблем.

Ваш регион был пророссийским?

— Я не думаю, что он был прям полностью пророссийский, но была большая поддержка «Партии регионов» — это партия Януковича. Кстати, сам Янукович из моего города, он там родился. Я помню, как мы с родителями ходили голосовать на выборы, и они голосовали за «Партию регионов». Какой-то процент поддерживающих был из-за того, что это рабочая область, там в основном шахты, заводы и прочее. Было одно семейное застолье, наверное, после оранжевой революции и перед выборами, и там мне сказали говорить тост. Я помню, что растерялся и сказал: «Давайте выпьем за Ющенко». А мои родители его не поддерживали. То есть я оппозиционер с самого детства. 24 августа — это важный украинский праздник, День независимости, и каждый год 24 августа мы с родителями выезжали в центр и смотрели салюты, слушали концерты, праздновали этот день, потому что это важное событие. Ещё нам в детстве с первого класса начали рассказывать про такое событие в украинской истории, как Голодомор. Как я узнал в уже более сознательном возрасте, это была важная кампания Ющенко по поднятию старых архивов и расследованию преступлений советского прошлого, направленных против украинцев. С 2014 года все это стали зачищать.

Как запомнили события 2014 года в Донецкой области?

— В 2014 году что-то происходило, и все это чувствовали. Я помню, что у нас с друзьями была группа по интересам в интернете, и там сидели абсолютно разные люди: и украинцы, и россияне, и даже был беларус. Мы все нормально общались друг с другом. Я помню события Майдана, потому что они постоянно транслировались по телевизору, а мои родители постоянно смотрели или слушали новости. Я пытался понять, что происходит. Мои родители говорили: «Вот жешь, Украина хочет в Европу. Да как так, нам было бы лучше с Россией», а я думал: «Что такое Европа? Хочет и хочет, что в этом плохого?» У меня тогда даже не было в голове образа России, поэтому я подхватил эту пропаганду от родителей, что, наверное, с Россией нам было бы лучше. Я помню, что они радовались, когда Россия оккупировала Крым, помню, что они хотели, чтобы что-то такое произошло и с нашей областью, потому что казалось, что это перспективное событие. Я помню, как мои родители следили за полевыми командирами, папа что-то мне рассказывал про Гиви и Моторолу, но для меня это были просто какие-то странные имена, да и меня это мало интересовало, а отец во все это был погружен. Отец даже один раз ходил на проднровский митинг. До моего отъезда мне казалось, что, наверное, мои родители правы, и я соглашался с ними. Пропаганда кричала, что сейчас приедут бритоголовые украинцы и будут по нам стрелять, что надо что-то делать или бежать отсюда. Моя бабушка со стороны отца из-за паники отвезла меня в маленькое село в Россию под Нижним Новгородом. Там остался домик от прабабушки, и мы могли там сколько угодно жить. Оставались там мы с июля по январь. В моем сознании это время отпечаталось как самое худшее время за всю мою жизнь: я был одинок, школа была шестидневкой — это было отвратительно. Мне казалось, что мои одноклассники меня абсолютно не понимают, точно так же как и я их. Мне кажется, за счет того, что началась война, мне пришлось раньше повзрослеть, и поэтому они казались мне детьми. Я помню как родители приезжали в какой-то момент ко мне и пытались найти работу в России, но им все это как-то не понравилось. Мне кажется, уже на этом этапе им стоило насторожиться и понять, что что-то идет не так. Как будто бы в этой прекрасной России им нет места, ведь они не могут устроиться даже на такую же должность, что и дома. В январе 2015 года я все-таки уговорил своих родителей забрать меня обратно в Енакиево. Я очень хорошо помню тот момент, когда мы пересекли границу. Краски как будто бы стерлись, как будто бы до 2014 года все было ярче и развивалось. Мы ехали мимо приграничных городов, а там зимняя серость, побитые дома, деревья, и мне уже тогда стало понятно, что того дома, который был, нет. По-моему, в это же время пытались захватить аэропорт, из-за чего боевые действия вышли на новый виток развития, и по нам опять начали стрелять, так что в 14 лет я уже посидел в подвале. В 2015 году я видел, как у нас под окнами ездили БТРы. Рядом с нашей пятиэтажкой стояла девятиэтажка, а у нее была пристройка, в которой днровцы парковали технику, а с той стороны поле. Если украинская сторона будет стрелять по этому ангару, то небольшая погрешность — и они попадут в эту девятиэтажку. Уже впоследствии мне стало понятно, что это было абсолютно неправильно, и таким образом эти якобы ополченцы-днровцы подставляли мирных жителей. Все думали, что это наши, но, как оказалось, это были так называемые «ихтамнеты».

Происходила ли ещё большая русификация региона? Если да, то как?

— Русификация проходила очень плавно, из-за чего в моменте это было не особо заметно. Например, у нас в школе на синих стенах было очень много рисунков: украинская хатынка, казаки, девушки в национальных украинских костюмах. И все это создавало атмосферу того, что мы Украина, мы украинцы, мы часть этой культуры. Потом, после 14-го года, стены закрасили оранжевой краской и никаких картинок больше не было. Естественно, поубирали все флаги и заставили всех перейти на днровские номера машин. То есть даже с машин пропали украинские флаги. У нас была традиция: после новогодних праздников мы в школе разучивали колядки и колядовали. Я этим особенно не занимался, потому что меня еще в детстве смущало гендерное разделение — почему в какой-то день должны колядовать мальчики, а в какие-то дни должны колядовать девочки? Но и это тоже исчезло. Появился комендантский час, что стало для меня неприятным моментом, потому что в то время, как мои одногодки на неоккупированных территориях ходили по ночам гулять и могли спокойно куда-то выйти или встретить рассвет, у меня с 11 до 6 был комендантский час.

Было ощущение обманутых надежд?

— Мне сразу стало понятно, что всех глобально обманули, что все, кто радовался, впоследствии расстроятся. Я со своим детским восприятием надеялся, что сейчас пройдет три-четыре года, Донецкая область осознает свою ошибку, поймет, что при Украине было намного лучше, и мы вернемся обратно. Но прошел год, два, и я помню свой шок, когда в Донецке на баннерах начала появляться реклама со счастливыми детьми и подписями: «Ура, я родился в ДНР. 5 лет республики». Тогда я понял, что как-то это все слишком надолго затянулось, что уже, оказывается, родились дети, которые не помнят, что такое Украина. По ощущениям, старшее поколение все еще хотело быть с Россией, но все мои друзья и знакомые из поколения помладше хотели быть с Украиной. Уже после войны я находил документалки про Донецкую область, и во многих говорят, что у нас очень большая пропасть между поколениями: старшее поколение хочет к России, а молодняк до 30-ти хочет быть с Украиной. Мне кажется, если бы мы изначально гнали пророссийские каналы с нашей территории, то и поддержка Украины была бы больше.

Но люди продолжали поддерживать пророссийскую политику? Почему?

— Расскажу на примере моих родителей: это просто люди, которым абсолютно все равно под каким флагом быть, лишь бы зарплату платили и было что поесть. Я поговорил с родителями, когда в 22-м году продолжилась война: «Давайте рассмотрим ситуацию: Украина пришла обратно, мы опять в составе Украины. Ваши действия? Вы что, поедете в Россию?» Они говорят: «Нет, конечно, останемся здесь». То есть это просто привязанность к дому. Мне кажется, если бы не дополнительное вмешательство, то прошли бы антимайдановские протесты, была бы какая-то масса недовольных, но впоследствии все просто приняли бы тот факт, что Майдан случился, что наше будущее с Европой и все. Мне кажется, в том же Мариуполе был какой-то процент несогласных с Майданом и евроинтеграцией, но Донецк с 2014 года стоял на месте, а Мариуполь развивался.

Ваши мысли и чувства 24 февраля 2022 года?

— Мой первый будильник сработал в 6 утра, я его отключил и лег досыпать, потому что еще было полчаса. Потом я окончательно просыпаюсь, смотрю — началась война. В Харьковской области стреляют и ездят танки. В Донецкой области со стороны Мариуполя тоже стреляют и ездят танки. Это было похоже на дурной сон. Изначально я не ожидал, что война приобретет настолько большой масштаб. Я думал, что она так и останется законсервированной в Донецкой и Луганской области. Я был подписан на очень большое количество новостных каналов и попался в ловушку думскроллинга: я думал, что если буду каждую минуту следить за новостями, то начну контролировать ситуацию, но это работает не так. Я просто потратил два месяца на то, чтобы погрузится во все это, из-за чего мне было очень плохо. Мужиков начали крутить ещё до 24 февраля. Всем говорили, что это просто учения и обновление данных, что там просто научат стрелять и отпустят домой, что было абсолютным враньем. Никого не вернули. Они до сих пор воюют, их не отпускают домой, много кто погиб. Папа мне рассказывал, что у них очень сильно тогда поредел завод.

Почему решили уехать из Донбасса?

— Ну а что там ловить? Если бы мне в 2014 году было 18 лет, то я бы с удовольствием уехал, но мне тогда было 13 лет, и я особо не отвечал за свою жизнь. Родители решили, что мне будет безопаснее в России, и отправили меня в Россию. Никто даже не стал слушать, хочу ли я туда ехать. Я не знал, что мне делать, не знал, как быть, искал информацию о том, могу ли я куда-то уехать. Изначально у меня днровское гражданство. Дети, по-моему, получают паспорт в 16, так что когда пришло время, школа начала от нас требовать паспорт. Родители сдались, пошли и оформили мне днровский паспорт. Потом, в марте, мама спросила у меня, хочу ли я получить украинский паспорт. Была возможность съездить в Бахмут и оформить документы. Я сказал: «Да. Я не хочу быть гражданином банановой республики, я хочу быть гражданином государства». Как только у меня появилась возможность выехать, я выехал.

Кому и зачем была нужна эта война?

— Мне кажется, Россия непонятно зачем хотела расширить свое влияние на Украину, дозахватить Донецкую и Луганскую области, захватить Киев и отхапать себе большой кусок Украины. В России её же граждане живут плохо. Зачем загонять в нищету и несчастье ещё и граждан другого государства? Это всё амбиции одного человека. Мне кажется, как только его не станет, с облегчением вздохнёт и Украина, и Грузия, потому что некому будет финансировать все те раковые образования на государствах. Я имею в виду Донецкую и Луганскую области. С 2014 года мы не развивались и стояли на месте. В Украине строились парки, дороги, открывались новые магазины, развивалась банковская система, работала почта, а у нас люди жили так же, как и до этого. У нас, например, долгое время не было доступа к почте.

Война надолго?

— По мнению аналитиков, следующий год будет предвещать победу Украины, потому что наконец-то доедет поставляемое ей оружие, а Россия будет и дальше стачивать свои запасы, не получая новых современных орудий. Со следующего года Украина будет двигаться в сторону победы. Я очень хочу в это верить, очень хочу, чтобы все это наконец решилось, чтобы мой дом отошел обратно Украине, чтобы Крым стал украинским, чтобы больше не было этого горя, чтобы прекратились абсолютно бессмысленные обстрелы мирных жителей. Обстрел детской больницы — это самый настоящий террор. Тогда было пробито уже не второе, а третье дно. И сколько еще раз надо пробить это дно, чтобы Европа наконец-то полностью открыла глаза и поняла, что помощь Украине — это не просто желание, а необходимость?

О чем мечтаете?

— Я хочу иметь возможность поехать к родителям, так как я не виделся с ними два года, хочу увидеть бабушек и дедушек. Сейчас у одного моего дедушки проблемы со здоровьем, и я боюсь, что война затянется настолько, что я уже не смогу его увидеть. Я хочу иметь возможность поехать туда, где мой дом, где я вырос.

Вернетесь домой, когда война закончится?

— Мое будущее все-таки с Европой. Даже после войны дома будет горе, будет очень много людей с травмами, видевших войну и смерть. Будет очень много людей с оружием, ведь не все его сдадут. Это не очень безопасно, а жизнь у нас одна. Я не хочу отказываться от своего комфорта.