Мартин Левушкан: «Когда Россия напала на Украину, я подумал — Латвия следующая»

Мартин Левушкан — латвийский общественный деятель. Родился в России, под Томском, получил российское гражданство, но всю жизнь живет в Латвии. Незадолго до войны Мартин смог получить латвийское гражданство и выйти из российского. Мартин не первый год занимается в Латвии общественной деятельностью, выступал против Путина еще тогда, когда в Латвии это было непопулярно. Он одним из первых в Латвии вышел на протест против вторжения России в Украину утром 24 февраля 2022 года. Мартин рассказывает, что с одной стороны война сплотила латвийское общество, а с другой — поляризовала из-за отношения к России и русскому языку.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Мартин Левушкан. Я дизайнер, инфлюенсер, НКО-активист и общественный деятель. Я родился в Томской области, и жил там до трех лет. Всю свою жизнь я живу в Латвии, но у меня было российское гражданство. Я председатель правления общества «Русский голос для Латвии». Наша организация занимается продвижением ценностей демократии, свободы и прав человека среди русскоязычного населения Латвии и в том числе выступает против российской агрессии в Украине.

Каким вы запомнили 24 февраля 2022 года?

— Для меня все это началось еще 23 февраля, даже немножко до этого, потому что я достаточно активно следил за тем, что происходило. В первый раз я вышел против возможной российской агрессии еще за год до вторжения, в апреле 2021 года, когда появились первые признаки того, что Россия подтягивает войска к Украине. Я тогда выходил на протесты возле российского посольства в Риге. Через год, в 2022 году, началось активное обсуждение того, что вторжение возможно, и я помню, как постепенно нарастало ощущение того, что это неизбежно. Сначала все были настроены немного скептично, но потом люди постепенно осознавали, что это, скорее всего, произойдет. Я помню вечер 23 февраля, когда появилось ощущение затишья перед бурей. Я довольно активен в Твиттере, и помню, что лента тогда буквально замерла, затихла. Все резко перестали активно обсуждать то, что происходит, и лишь изредка некоторые писали: «Вы тоже это чувствуете? Вы тоже чувствуете, что скорее всего это произойдет?» Где-то, наверное, до трех часов ночи я не спал, а читал и мониторил события. В какой-то момент я понял, что либо я лягу спать сейчас, либо, если это произойдет, я не буду спать уже несколько следующих дней. Я принял решение выспаться в последнюю ночь, чтобы быть немножко более осознанным следующие дни. Я лег спать, а проснулся от звонка своего отца. Он мне сказал: «Началось. Россия вторглась в Украину». Первое время я не мог из себя выдавить ничего другого, поэтому повторял одну и ту же фразу: «Зачем?» Мы с моим другом пошли к российскому консульству и стали одними из первых в Латвии, кто тогда вышел. Это было утро, еще до полудня, тогда еще никто ничего не понимал. Мы в наушниках слушали латвийское радио, и ведущие были в абсолютном шоке, они обсуждали все это не скрывая эмоций. Было ощущение какого-то безумия, что у тебя из-под ног уходит земля. Я помню, как мимо проходила русскоязычная женщина, сказавшая: «Очень жаль, что так мало людей вышло к российскому консульству» Она боялась, что не будет широкой реакции латвийского общества, что оно будет достаточно аморфным. Все годы до этого латвийское общество было не очень политически активным, потому что были спокойные годы. Было опасение, что оно и в этот раз не отреагирует. Где-то за год до этого, зимой 2020 года, я выходил в пикет в годовщину убийства Бориса Немцова в Лиепае. Это был достаточно травмирующий опыт, потому что я получил огромное количество оскорблений и угроз от в основном русскоязычных местных жителей, но не только. Плакат «Путин убивает» в 2020 году считался слишком радикальным, а сейчас это мейнстрим. В тот момент тебе говорили: «Кого он убивает? Докажи!» Тогда же в Латвии активно работали российские пропагандистские СМИ и журналисты, тот же «Спутник». Все это было открыто, публично и считалось, что это абсолютно нормально. 24 мы увидели, что общество, которое было абсолютно аполитичным, скооперировалось. Сейчас это кажется абсолютно естественным, но тогда так не казалось. Буквально через несколько дней после российского вторжения я планировал организовать пикет в годовщину убийства Немцова, и это была первая публичная акция, на которой было много жителей Лиепая. У российского консульства были сотни человек, протестовавших против российского вторжения, и это был мой личный вклад. Потом было много других акций. И как я и предполагал 23-го, следующие несколько дней я не спал. То есть две или три ночи я не не мог уснуть, потому что у меня был тремор и ужас.

Многие боятся, что Путин может напасть на Европу, а именно на страны Балтии. Как вы считаете, это возможно?

— Опять же, возвращаясь к 24 февраля, я помню ощущение того, что мы неизбежно следующие. Это ощущение было абсолютно у всех жителей Латвии. Все были уверены, что сейчас Путин захватит Украину, потом сделает аншлюс в Беларусию, потом в Молдову, и следующие мы. Это было абсолютно логично, все были уверены, что так и произойдет. Когда российские войска встали у Киева, все считали, что Киев падет в считанные дни. Я помню, что в парке Лиепая организовывались пения все собирались вместе и пели латышские песни, чтобы справиться с этим ужасом, потому что ждали, что сейчас бомбы полетят и на нас. Это ужас, который все эти годы мотивирует жителей и правительство Латвии помогать Украине, потому что все прекрасно помнят то чувство и ожидание неизбежного, которое было в те дни. Сейчас ситуация немного поменялась: война затянулась и все увидели, что российская армия не настолько могущественная и всесильная, как тогда казалось. К сожалению, из-за того, что война затягивается, страны Запада устают. На мой взгляд, было большой ошибкой непредоставление в первые недели и месяцы достаточного объема помощи, о котором просила Украина. Тогда бы было возможно все это завершить гораздо раньше и с меньшими жертвами, а сейчас фронт стабилизировался и все гораздо сложнее. Сейчас в странах Запада очень многие политики используют нарратив: «Возможно, нам стоит все забыть, подружиться с Путиным и ничего не менять». Это очень тревожно. Сейчас в латвийском обществе даже появился тренд на обустройство убежищ в своих домах, потому что у государства нет ресурсов, чтобы всех обеспечить убежищами. Люди сами кооперируются со своими жилищными кооперативами, скидываются деньгами и устраивают в своих подвалах убежища.

Как в Латвии относятся к Путину и к войне?

— Понятно, что после 24 февраля все очень сильно изменилось, и понятно, что латышская часть общества относится к России и Путину очень резко и негативно. Это привело к довольно сильной поляризации в обществе, обострилась тема русского языка. У русскоязычной части общества отношение к Путину и войне достаточно негативное, то есть нет массовой неоднозначности. Сейчас многие, кто празднует 9 мая или кому как ценность важен русский язык, говорят: «Да, для меня это важно, это мой язык, это мои семейные праздники, но я не хочу, чтобы с нашей страной, с моим домом, с моими близкими случилось то, что происходит сейчас с украинцами». И во многом же это происходит с теми украинцами, которые до 24 февраля активно говорили на русском языке и были частью этой общей культуры. Больше всех пострадали жители Восточной Украины. И местные русскоговорящие люди это осознают. Поэтому теперь в латвийском обществе есть некий консенсус, но он привел к поляризации общества, появилось много недоверия друг к другу между общинами. У латвийских русскоязычных людей после начала войны случился кризис идентичности, потому что они во многом утратили российскую идентичность, они в ужасе от того, что делает Россия. Но при этом у части людей случился некий блок происходящего: они подсознательно понимают, что это все правда, но говорят: «В Буче все постановка, это неправда». Не потому что они действительно в это верят, а потому что для них это слишком фундаментально. Они всю свою жизнь связывали себя с Россией, а теперь, когда российское руководство и российская армия совершают такие ужасные вещи, им сложно это принять, и они выбирают не принимать эту информацию. Российская идентичность потерялась, а латвийская не приобрелась из-за усиливающейся поляризации общества. И это проблема. Сейчас все говорят о сплочении общества, но, к сожалению, пока что это сложно. Особенно остро этот вопрос стоял в 22-м году. Наверное, сейчас градус напряжения чуть-чуть снизился, но он все равно чувствуется. Есть недопонимание между разными частями латвийского общества, оно сильно, и часто выражается разными радикальными способами. Например, разными высказываниями с латвийскоязычной и русскоязычной стороны, но это не про симпатии конкретно Путину, а скорее про внутренний латвийский контекст.

Вы отказались от российского гражданства и получили латвийское. Как это удалось? И почему?

— Начну с того, почему я от него отказался. Я всю жизнь живу в Латвии, я считаю Латвию своей родиной, потому что в России я практически не жил, и Латвия — это моя страна. Плюс я считаю себя латышом, потому что этнически я из тех латышей, которые жили в Сибири. Поэтому я и решил получить латвийское гражданство, для меня это было абсолютно естественно и органично. Как это произошло, и почему я не получил латвийское гражданство раньше? Я мог бы получить его вместе с мамой, которая получила латвийское гражданство, но на тот момент мне уже исполнилось 15 лет, поэтому я должен был сам проходить этот процесс, а у меня до определенного момента были трудности с латышским языком, потому что я учился в русскоязычной школе и вращался в достаточно русскоязычном пузыре. Мне было сложно выучить латышский, пока после 9 класса я не перешел в латышскоязычное училище и не начал вступать в различные некоммерческие и молодежные организации, в партию в качестве волонтера. Я начал погружаться в языковую среду, освоил латышский язык на весьма приличном уровне и сейчас я говорю и воспринимаю любую информацию свободно. Но на тот момент у меня были трудности. Экзамен на гражданство я сдал со второй попытки, потому что в первый раз я еще плохо знал латышский, после 9-го класса у меня не получилось, но потом я пришел в латышскую среду и сдал экзамен на гражданство. После этого начался долгий и муторный процесс выхода из российского гражданства. Я начал его еще задолго до вторжения, до 22-го года. Этот процесс был сложный именно с бюрократической точки зрения, потому что нужно было собрать очень много разных бумаг, достаточно часто менялись правила, даже еще до войны. 21 января 22-го года, в свой день рождения, я подал полностью все документы в Российское консульство на выход из гражданства. Это тоже была эпопея, потому что я тогда уже был очень активный антикремлевский активист, в годовщину Немцова я выходил и организовывал в Риге пикеты у Российского посольства, в соцсетях активно писал, а до 22 года это было не очень популярно. То есть я был одним из немногих активных борцов против пропаганды, поэтому был достаточно заметным в том числе для Российского посольства. Поскольку я учился, у меня особо не было денег, а там нужно было заплатить пошлину, я сейчас точно не скажу, по-моему, 150 евро. Я написал в Твиттере, что если кто-то хочет, то он может мне скинуть на карту денег, чтобы поддержать меня. Почему-то это подхватили СМИ: «Латвийский патриот собирает деньги на выход из гражданства. Давайте поможем ему!», и в том числе это подхватили и российские СМИ и разные пропагандистские журналисты. Когда 21 января, на свой день рождения, я пришел подавать эти документы, мне сказали: «Вы освобождаетесь от уплаты пошлин». Я выхожу из посольства, а они публикуют в своём Фейсбуке: «Вот Мартин Павлович, мы освободили его от необходимости уплаты пошлин, потому что он бедный студент, нищеброд, и пусть он валит в свою Европу». Буквально так и написали, они на слова не скупились. Это подхватили СМИ, чуть ли не Соловьёв, «Газета.RU» и Russia Today об этом рассказывали. Они говорили: «Посмотрите, какие мы молодцы, выгнали вот этого…» А я пожертвовал сэкономленные на пошлине деньги разным российским независимым СМИ: «Мемориалу», «Медузе» и подобным. Весной 22-го года я получил латвийский паспорт. Так что это была достаточно эмоциональная эпопея.

Как вы считаете, что Европа сделала правильно по отношению к Путину и войне в Украине, а что нет?

— На мой взгляд, правильно было то, что поддержка независимым российским журналистам и активистам всё же была оказана. Они смогли получить поддержку в том числе и здесь, в Риге. Насколько я знаю, до 22-го года была достаточно активная помощь российским антипутинским активистам. Была оказана помощь Украине. Это всё было достаточно здорово и правильно. Из того, что было сделано неправильно, недостаточно или не очень хорошо — это, во-первых, не оказанная в полном объёме помощь Украине в самые первые месяцы. Не было понимания того, как бороться с российской пропагандой до 2022 года — в Латвии практически никак не боролись. Все начали задумываться о том, что это действительно важно, только после, а попытки наконец что-то сделать очень часто приводили к не очень хорошим последствиям. Допустим, многое в санкционной политике было неправильным. То, что сейчас все деньги закупорены внутри России, наверное, во многом усиливает режим. Это следствие того, что изначально не было чётко спланированной санкционной политики, из-за чего она была достаточно хаотичной, что привело к негативным последствиям.

Почему эта война стала возможной?

— Война во многом стала возможной из-за мнения, что с диктаторскими режимами можно дружить, что вовсе не обязательно навязывать демократию, что с диктаторами можно договориться, что сейчас они не такие, как раньше, что с ними можно торговать, что они не превратятся в такое же зло, в какое превращались в прошлые десятилетия или столетия. Казалось, что во всех диктаторских режимах, с которыми раньше спокойно велись дела, все более-менее нормально, что сейчас ситуация стабильная, но это не так. Все эти режимы активизировались и превратились в то, во что и должны были превратиться просто по логике своего развития.

Что может остановить войну?

— Нужны какие-то совершенно новые методы, подходы и решения, потому что продолжать делать то же, что и сейчас, неэффективно и не очень правильно. Просто закрыть глаза, устроить перемирие и сделать вид, как будто там ничего нет — тоже неправильно, это не долгосрочное решение. На мой взгляд, очень важно найти такие решения, которые выходят за рамки того, что уже сделано, и за рамки того, чтобы не делать вообще ничего. То есть think out of the box [мыслить нестандартно] — в данном контексте очень правильно.

Чего вы боитесь?

— Я боюсь неизвестности и того, к чему может привести начавшаяся поляризация. Мы видим, как она усиливается практически по всему миру: и в Соединенных Штатах, и в Латвии, и в других странах. И она не собирается заканчиваться, она пока находит только новые вершины. Люди чувствуют, что они все ещё могут сказать что-то большее, что-то более радикальное и более сильное в своей риторике, и непонятно, может ли это остановиться. Случится ли такой момент, когда люди скажут: «Всё. Мы наговорились, набили морды друг другу, давайте теперь жить мирно, сотрудничать и строить нормальное демократическое комфортное инклюзивное общество»? Война продолжается в других частях мира, все конфликты обостряются. Непонятно, где будет конечная точка, когда всё это прекратится и каким образом градус накала может снизиться. Это меня сильно беспокоит, и во многом это влияние социальных сетей. С каждым днем уровень безумия, уже кажущийся нормальным, становится все более высоким.

О чём вы мечтаете?

— Как человек я мечтаю о стабильности, покое, возможности творчески самореализоваться, потому что всё-таки я дизайнер, то есть человек творческой профессии. Я из-за определённых обстоятельств и чувства ответственности был вынужден заниматься политикой и НКО. Если говорить о более глобальных вещах, то мне бы хотелось, чтобы как можно скорее наступил мир и люди снова научились договариваться дипломатическими методами на основе уважения друг к другу. Я считаю, что в основе всего должны лежать человеческие ценности, то есть гуманизм и базовое уважение друг к другу.