«Бандитская структура пытается устрашать весь мир»

Анна — дизайнер, совладелица дизайн-студии в Праге. Уехала из России 25 лет назад, но ей больно за родную страну, которая напала на соседнее государство. Анна считает безосновательными упреки западным странам, что они не могут дать достойного ответа Путину.

Расскажите о себе.

— Меня зовут Анна, я дизайнер и совладелица дизайн-студии в Праге. Мне 40 лет, 25 из которых я живу в Праге.

Каким вы запомнили день 24 февраля?

— Я помню, что была в спортзале, после него я часто включаю какую-то новостную передачу, когда еду домой. Я об этом услышала в машине. Когда я пришла домой, меня встретил муж и спросил, знаю ли я, что случилось. В этот момент все поплыло, потому что в ответ были слезы. Я плакала и плакала, не особо помню свои мысли, но помню, что было ощущение большой трагедии, горя, как будто бы будущее украли, и еще ощущение такого горя, когда кто-то умирает — это данность, с которой нельзя ничего поделать. Было ощущение бессилия.

Вы давно живете в Чехии. Насколько со стороны было видно, что в России устанавливается диктатура?

— Я очень не люблю фразу: «Я аполитичен». Я была ни политична, ни аполитична, мне становилось интересно в те моменты, когда со страной что-то начинало происходить. Я говорю конкретно про Грузию и 2008-й, потом, соответственно, Крым и Донбасс. Я стала больше этим интересоваться, стала больше читать, слушать и пытаться понять, что происходит, после Крыма. До этого в моей жизни каких-то определяющих звонков не было. Ну, и в это время мы как раз переезжали, я заканчивала учебу, потом была беременна первым ребенком, до этого были новые отношения и встреча с мужем — в общем-то, я много чего пропустила.

Как вы считаете, можно было остановить войну, если бы против России в 2014 году ввели более жесткие санкции?

— Это вопрос о том, возможно ли договориться с бандитом. То, что сейчас происходит: криминализированная бандитская структура пытается устрашать остальной мир. Если бы были сильные санкции, то они, возможно придумали бы другие причины или обходные пути. Опять же, с началом войны было очень много санкций со стороны и Соединенных Штатов, и Европы, но как будто бы особо много они не сделали. Думаю, что это случилось бы так или иначе, потому что уже был Донбасс, и все это было безнаказанно. Многие сейчас говорят, что Европа недостаточно конкретно и жестко на это реагирует. Но Европа живет в другой системе ценностей и реагирует так, как живет, а живет она демократическими институтами. Система работает, и Европа ведет себя цивилизованно, так что и ее ответ был такой же цивилизованный. Европа в этом смысле, наверное, кот Леопольд: «Давайте все жить дружно». На них идут с танками, а они: «Ребята, давайте договариваться». И это понятно, потому что по-другому они не умеют, они так живут. Было бы странно, если бы на них пошли с оружием, и они в ответ реагировали бы так же. Поэтому все это долго раскачивается. Уже два года войны, а зеркального, адекватного ответа так и не было, и, наверное, было бы плохо, если бы он был.

Как вы считаете, есть ли сейчас угроза для Чехии? Может ли война перекинуться на Европейский Союз?

— Были внутренние переживания, когда война только началась. Тогда было много разговоров про ядерные удары, что, конечно, неприятно, и, так или иначе, многим не вовлеченным странам было бы плохо. Но в целом — нет, опасений нет. Я не думаю, что у России в принципе есть ресурс дальше идти.

Внешне кажется, что Европа живет расслабленной жизнью и никому нет особого дела до войны. Это так?

— Сейчас, спустя два года войны, такое ощущение есть, потому что, к сожалению, это стало абсолютно страшной, но нормой. Весь новостной поток, происходящие ужасные вещи уже не так травмируют, уже нет того шока. Опять скинули бомбу на гипермаркет, и я уже ловлю себя на мысли, что это абсолютно страшная вещь, но психика это не так остро воспринимает. Мы как будто бы далеко не из-за расстояния, а скорее ментально или психологически. Очень сложно долго жить на надрыве, переживая за других. Мне кажется, что Чехия — одна из стран, которая прекрасным образом отреагировала в обе стороны: и в сторону Украины, и в сторону русскоязычного населения и русских в принципе. То есть они изначально четко разделили, что это война не русских людей с Украиной, а война диктаторского режима Российской Федерации.

А приходилось ли вам сталкиваться с ксенофобией по отношению к русским в Чехии?

— Экспаты жаловались, особенно раньше. Чехи вообще известны своей ксенофобией, особенно относительно русскоговорящих, потому что у них есть своя история с Россией, точнее с Союзом. Они очень остро реагировали на всех русскоговорящих, и мы очень долго были оккупантами, которые должны уехать домой. Я сама в 16 лет несколько раз сталкивалась в учебном заведении с буллингом со стороны учителей. За последние 10-15 лет что-то поменялось, сменились поколения. Новое, свежее и молодое поколение абсолютно по-другому интегрировано, этот национальный фактор ушел. Мой муж британец, я, понятно, русская, мой старший ребенок родился в Испании, учатся они в американской школе, а живем мы в Чехии. Я понимаю, что у моих детей абсолютно нет национальной принадлежности. У них есть другие составляющие, принадлежность к другим культурным кодам, но нет национальной принадлежности. У чехов, из-за того, что они очень долго были под гнетом, был очень острый национальный фактор. От этого и ксенофобия, и нежелание пускать к себе другие культуры — они всегда были очень против иммигрантов. Но что-то меняется, и это прекрасно, потому что новое поколение более интегрировано, они мультикультурные. Опять же, открытые границы и простота путешествий многое значит.

Россия вновь пытается показать, что Запад — это враг. Как вы думаете, зачем?

— Это из разряда «сам дурак». Мне кажется, в России настолько много проблем, что им нужно указать в другую сторону, главное, чтобы люди не смотрели под ноги. А там у нас и родитель номер один, и родитель номер два, ведь своих же проблем больше нет. В первый раз я удивилась, почему Европа вдруг стала врагом, когда мне один мой прекрасный знакомый, не людоед и добрейшей души человек сказал: «Ну, вот ваша толерантная Европа…» Я подумала: «Странно, как можно перевернуть значение слова, изначально несущего много позитивного и хорошего, в такой негатив».

У вас остались в России родственники? Как они относятся к этой войне?

— Они в заблуждении. Знаете, есть очень хорошее слово на английском — delusion, «заблуждение». Прямой перевод этого слова не передает то состояние, в котором находятся люди. Мне кажется, что они в игноре, потому что так проще жить. Они занимаются своей насущной бытовой жизнью. Мои родственники придерживаются совершенно противоположной точки зрения. Мы пытаемся обходить и избегать этот разговор, потому что сложно себе признаться, что ты выходец из страны серийного маньяка, который сорвался с цепи. Я пыталась думать, что нужно говорить, что нужно объяснять, и делать это нужно спокойно, но спокойно не получается, потому что идет в ответ идет очень яркая реакция защиты. Когда человек начинает защищаться, аргументы попадают в никуда, в этот щит. Мне кажется, это бесполезно. Как только повестка по телевизору поменяется, сразу же начнет меняться повестка в головах.

Какие чувства вы сейчас испытываете к России?

— Больно и обидно что украли будущее у стольких поколений детей. У молодых людей украли будущее.